Возвращение

Паолини Кристофер

Это тебе передадут его войска? Это тебе выпала честь служить Скорбящему Мудрецу? — Ванир с усмешкой покачал головой. — Да меня просто тошнит при мысли о том, какие великие дары достались такому нестоящему воину! Ты ведь не понимаешь даже, что такое магия и как она действует!

От гнева у Эрагона перед глазами поплыла алая пелена.

— Что я такого сделал тебе? — медленно начал он. — Чем я тебя обидел? За что ты меня так ненавидишь? Неужели было бы лучше, если б и вовсе не осталось Всадников, способных противостоять Гальбаториксу?

— Моё мнение не имеет никакого значения.

— Согласен. Но все же хотел бы его выслушать.

— Слушать, как пишет в своих «Соборах» Нуала, — это путь

к мудрости, но лишь в том случае, когда это сознательное действие, а не пустое восприятие звуков.

— Попридержи язык, Ванир, и отвечай прямо! Ванир холодно улыбнулся:

— Как прикажешь, о, великий Всадник! — И, подойдя совсем близко, эльф сказал тихо и вкрадчиво, но так, чтобы Эрагон хорошо расслышал его: — В течение восьмидесяти лет — с тех пор, как пала власть Всадников, — мы даже не надеялись на победу и выжили лишь благодаря своей хитрости и магии, прячась в этих лесах. Но и это были всего лишь временные меры, ибо все знали: вскоре Гальбаторикс станет настолько сильным, что попросту растопчет нас, уничтожив все наши средства защитьт. И вдруг, когда мы уже смирились с собственной участью, Бром и Джоад спасли яйцо Сапфиры, и у нас опять появилась надежда на то, что проклятого узурпатора все же удастся победить. Только представь себе нашу радость и ликование! Мы понимали: чтобы противостоять Гальбаториксу, новый Всадник должен стать более могущественным, чем любой из его предшественников, даже сам Враиль. И как же нас вознаградили за наше терпение? Нам подсунули ещё одного представителя людей, вроде Гальбаторикса! Даже хуже… какого-то калеку! Ты приговорил всех нас к гибели, Эрагон, в тот самый миг, когда прикоснулся к яйцу Сапфиры. И не жди, чтобы мы радовались твоему присутствию в Эллесмере! — Ванир коснулся двумя пальцами губ, обошёл Эрагона и с достоинством удалился, оставив Эрагона стоять на прежнем месте.

«А ведь он прав, — в отчаянии думал Эрагон, — я действительно плохо подхожу для решения столь великой задачи. Любой из эльфов, даже этот Ванир, справился бы куда лучше меня!»

Вдруг он почувствовал, что Сапфира, прямо-таки кипя от негодования, поспешно укрепляет с ним мысленную связь.

«Неужели тебе настолько безразлично моё мнение, Эрагон? — загремел у него в ушах её голос. — Ты забываешь, что меня, когда я ещё и из яйца не вылупилась, Арья показывала почти каждому из эльфов — не говоря уж о варденах — и я всех отвергла. Я бы никогда не выбрала того, кто не мог бы помочь людям, эльфам и драконам, ибо судьбы этих трех народов тесно переплетены между собой. Так что ты был выбран правильно — в нужном месте и в нужное время. Никогда не забывай об этом!»

«Если это когда-то и соответствовало действительности, — возразил Эрагон, — то с тех пор меня успел ранить проклятый Дурза. И теперь в будущем мне видится только тьма, тьма и зло. Я, конечно, не сдамся, но все чаще думаю, что вряд ли мы сможем одержать победу. Возможно, впрочем, наша задача вовсе и не в том, чтобы свергнуть Гальбаторикса. Может быть, мы просто должны расчистить путь для следующего Всадника, которого выберут те драконы, что вылупятся из оставшихся яиц. Я не знаю».

Вернувшись на утёсы Тельнаира, Эрагон нашёл Оромиса в домике. Эльф сидел за столом и рисовал чёрными чернилами некий пейзаж под только что написанным им текстом.

Эрагон поклонился и опустился возле него на колени:

— Учитель?..

Минут пятнадцать Оромис не отвечал; он как раз заканчивал изображать тонкие иголочки на ветвях кривоватого, покрытого шишками можжевельника. Наконец, отставив в сторону чернила, он промыл перо и соболиную кисточку чистой водой из глиняной плошки и повернулся к Эрагону:

— Почему ты сегодня так рано?

— Прости, что помешал, но Ванир прервал наш поединок на середине и ушёл,

а я просто не знал, чем заняться.

— А почему Ванир ушёл, Эрагон-водхр?

Оромис, сложив руки на коленях, выслушал рассказ Эрагона о стычке между ним и эльфом.

— Я, конечно, должен был держать себя в руках, — заключил Эрагон, — но не сумел и из-за этого выглядел особенно глупо. Я не оправдал твоих надежд, учитель.

— Да, не оправдал, — согласился Оромис. — Ванир, возможно, взбесил тебя, однако не стоило отвечать ему тем же. Ты должен научиться сдерживать свои эмоции, Эрагон. Если ты во время битвы позволишь чувствам взять верх над разумом, это может стоить тебе жизни. Кроме того, детские выходки и грубость Ванира ровным счётом ни о чем не свидетельствуют, разве что подтверждают тот факт, что среди эльфов у тебя есть противники. Ну и что? Тем более нужно держать себя в руках. Эльфы — большие любители всяких хитроумных козней, и тут нельзя допускать подобных промахов.

— Прости меня, учитель. Это больше никогда не повторится.

Поскольку Оромису явно не хотелось покидать своё любимое кресло, да и время их обычной разминки по системе Римгара ещё не пришло, Эрагон решил воспользоваться столь редкой возможностью и спросил:

— А как Ванир сумел использовать магию, не говоря ни слова?

— Неужели? Возможно, ему помог ещё кто-то из эльфов.

Эрагон покачал головой:

— В самый мой первый день в Эллесмере я видел, как Имиладрис вызвала целый дождь цветов, всего лишь хлопнув в ладоши. Она совершенно точно ничего не говорила. И ещё одно: Ванир сказал, что я не понимаю, как действует магия. Что он имел в виду?

— Ты снова, — сдаваясь, стал объяснять Оромис, — суёшь свой нос в то, к чему пока ещё не готов, но в нынешних условиях я не могу отказать тебе в получении этих знаний. Помни одно, Эрагон: Всадников никогда не учили тому, о чем ты спрашиваешь; да и наших магов этому тоже не учат — во всяком случае, пока они не овладеют всеми прочими аспектами магического искусства, ибо эта тайна приоткрывает двери в самую сущность магии и древнего языка. Те, кому эта тайна известна, могут действительно достичь высот власти, но ценой величайшего риска. — Оромис помолчал и спросил: — Каким образом древний язык связан с магией, Эрагон-водхр?

— Слова древнего языка способны дать выход той энергии, что хранится в теле или неодушевлённом предмете, благодаря чему заклинание и обретает силу.

— Значит ли это, что некоторые звуки или определённые звуковые вибрации способны каким-то образом перехватить выпущенную на свободу энергию? И могут ли подобные звуки невольно произвести любое существо?

— Я думаю, может.

— И тебе это не кажется абсурдным? Эрагон смутился, но сказал:

— Пусть даже это кажется абсурдным, учитель, но это действительно так. Неужели следует думать, что абсурдно то, что, например, луна то убывает, то прибывает? Что одно время года сменяет другое? Что птицы зимой улетают на юг?

— Ты прав. Но разве могут какие-то звуки быть способными на столь многое? Разве может определённое сочетание их высоты и громкости служить основой для действий, позволяющих манипулировать энергией?

— Но ведь так и происходит!

— Нет, Эрагон, звук не имеет власти над магией. Произнесённое на древнем языке слово или фраза — это не самое главное; главное — думать этими словами, произносить их мысленно. — Одно лёгкое движение кисти, и над ладонью Оромиса вспыхнуло золотистое пламя. И точно так же погасло. А эльф продолжал: — Однако мы, если не возникает особой необходимости, всегда стараемся произносить заклинания вслух, ибо это препятствует проникновению в магический процесс каких бы то ни было посторонних мыслей. Между прочим, подобное проникновение опасно даже для самых опытных магов.