Возвышающий обман
Шрифт:
Эта бумага была для Кадочникова палочкой-выручалочкой и «Сезамом, откройся» многие годы. Даже спустя двадцать с лишним лет после смерти Сталина, когда снималась «Сибириада», ее магическое действие не иссякло...
Когда мы поняли, что за Алешкой—Никитой должен ходить цыган, я стал искать на эту роль актера-цыгана, пересмотрел многих, но у всех был поставленный голос. Все были не то. Мне сказали, что есть человек с диким степным голосом. Так в разгар нашей сибирской экспедиции в группе появился Митя Бузылев. Он приехал со своим шестилетним сыном, который курил папиросы и давал прикуривать
Однажды поздно вечером, идя с просмотра материала к себе в номер, я услышал доносившиеся из ресторана музыку, шум, крики. Попытался войти. Швейцар сказал:
— Уже закрыто. Ресторан не работает.
— Пропустите меня!
— Нет, нет. Все закрыто.
Мне стало любопытно. Зашел с черного хода — через кухню. Смотрю: на эстраде стоит Митька Бузылев, у его ног — полно денег. Гуляют какие-то местные крутые. За столом, заставленным едой, сидит шестилетний сын, держит между ног трехкилограммовую банку икры, в левой руке папироса, правой — запускает в банку ложку и с ходу отправляет ее, полную, в рот. Время — полдвенадцатого. Хорошее времяпрепровождение для дошкольников.
Митя Бузылев, редкой заразительности музыкант, после этого много снимался в кино — вместе с Никитой в «Жестоком романсе» Рязанова, у Никиты в «Очах черных».
В «Сибириаде», как и во всех фильмах тех лет, мы говорили эзоповым языком. Я насытил сибирские эпизоды (деревню, пароходный причал) персонажами в ватниках. Чтобы зритель почувствовал в них зэков. Зэка определяют по ватнику и стриженой голове. В Сибири все знают, что если стриженная голова и ватник — значит, зэк или недавно выпущенный. Хотелось, чтобы гулаговское ощущение как бы подспудно присутствовало на экране.
На барже у меня сидело несколько таких человек: один — рядом с милиционером, читал газету, другой — цыган Митя Бузылев, пел замечательный романс «Твои глаза зеленые», который подхватывала Гурченко. Мне нужно было его постричь. Когда я сказал Мите об этом, в ответ тут же услышал:
— Уезжаю! Цыган нельзя стричь. Что ты, Андрей Сергеич?! У меня вся сила в волосах. Не могу. Позор на мой род ляжет. Очень плохая примета.
Он уже собрался садиться в автобус.
— Ты пойми, — пытался объяснить я, — в картине ты должен быть стриженый.
— Нет, нет! Делайте что хотите — не буду. Вот ты постригись, тогда я постригусь. — Он, конечно, был уверен, что уж я-то ни за что стричься не буду.
— Хорошо, — сказал я. И велел позвать гримера, который тут же остриг меня наголо.
— Теперь давай ты, — сказал я.
Выхода у него не было. Пол-лета я проходил с голым черепом. У Мити получилась очень хорошая роль. Вообще цыгане и Россия крепко завязаны. Есть какая-то в России, русской музыке, русском характере неопределенная, невысказанная тоска — извечная причина русского пьянства. Цыгане часто играют на этой струне...
Не помню уж точно, как он появился в моей жизни. Кажется, это было еще на «Романсе о влюбленных» — может, и раньше. Нам на съемку нужны были птицы. Узнали, что есть такой специалист по этой части — Ваня Теплов, Иван Михайлович. Он снабжал мосфильмовские картины канарейками, реквизитными собачками и прочей живностью.
Позднее
Человек он примечательный. Родом из Бессарабии, с черными глазами, южным говором. Образования — два класса. Знаменит Ваня был чрезвычайным событием, некогда с ним произошедшим, — падением в бетономешалку. К технике безопасности в России всегда относились поплевывая — ни перил, ни заграждений на стройке не было, и со второго этажа строительных лесов он сверзился в бетонную кашу. Минуты четыре, пока вырубали электричество, его крутило и взбалтывало. Когда его, наконец, вытащили, врачи констатировали смерть. Ваню отвезли в морг, омыли холодной струей из брандспойта, положили на каменный пол. Вокруг покойники. Ходят студенты. Ваня все чувствовал, но ни глаз открыть, ни пошевелиться не мог — был парализован. Пролежал сутки. Мимо него таскали трупы на препарирование в анатомичку — в морге своя жизнь.
Шли два студента, жевали бутерброды. Каждый раз, когда кто-то проходил мимо, Ваня, поднапрягшись, шевелил указательным пальцем — единственным, как-то его слушавшимся.
— Ой, смотри, — сказал студент, поперхнувшись бутербродом. — Палец!
Так обнаружилось, что Ваня не умер, а просто в коме. Если бы не палец, его бы запросто оттащили на стол и тогда уже, по анекдоту, вскрытие показало бы, что покойный умер от вскрытия. Потом к нему в больницу приходил извиняться начальник стройки. Конфеты принес шоколадные. Боялся, что посадят...
Ваня не всем об этом рассказывал. Только когда между нами установились очень теплые отношения, он доверил мне этот диковинный биографический сюжет.
Послушный, исполнительный и очень нежный, Ваня стал моей нянькой — еще во времена «Романса о влюбленных», потом уходил к Никите, потом снова вернулся ко мне. Иногда сидишь, смотришь новости по телевизору. Входит Ваня, не говоря ни слова, выключает телевизор, садится напротив, перегородив экран.
— Ты что, Ваня?!
— Скучно. Поговорим?
— Ты что, е....а мать, не видишь? Я телевизор смотрю!
— А! Извини... Извини...
Включает телевизор. Уходит...
Такая в нем наивность. Это, конечно, характер. Соединение Швейка и гоголевского Хомы Брута. Он сирота, пережил голод. Рассказывал, как в детстве мальчишки отняли у него хлеб, самого распяли на кресте — привязали веревками. Совесть у него была чистая, проблемы мирозданья его не мучили — спал хорошо. И здоровье у него, несмотря на бетономешалку, было крепкое. А уж что касается мужских достоинств, то по этой части персонаж был вообще фантастический. В каждом городе, где случалось побывать, он успевал оприходовать столько особ женского пола, по большей части замужних, что оставалось только завидовать. Другого такого специалиста не было.