Возвышение. Земли Ордена

Игнатов Михаил Павлович

Я потёр бровь и уточнил ещё раз:

— Традиция не только жертвовать собой, но потом и не лечить это? — видя, как искривились губы Алкая, выдохнул. — Вы там с ума все посходили, что ли?

— Оглядываясь назад, — со всё той же кривой усмешкой ответил Алкай, — я иногда и сам так думаю.

Мне всё больше и больше хотелось пробудить этого самого Дарагала и задать ему десятка два вопросов. Только неуверенность в том, что моих новых сил хватит на то, чтобы

заставить его отвечать, удерживала меня от этого.

Если взглянуть на только что полученные ответы с другой стороны, то Седой получается едва ли не бунтарь Ордена, который вопреки безумным традициям сбежал лечиться и даже обдумывал возможность купить зелье для восстановления сожжённых жизней. Не только себе, кстати, но и другу.

Как его, вообще, обратно в Орден впустили омоложенного? Ладно, этот вопрос я задам ему самому. Уверен, сегодня он сам ко мне подойдёт и попытается утащить на очередную вечернюю попойку. Там-то я заодно и ещё кое-что спрошу. Кажется, вернувшись от Норы, кое-кто мне о многом не сказал, например, о купленных бочках вина, которым он спаивает старейшин, заговорил зубы новостями фракций и прочим. Но пока что я сменил тему.

— Ладно, — снова постучал по той же самой многострадальной строчке. — Это наша часть денег, значит, у Красноголового столько же?

— Красно-кого? — нахмурился Алкай.

Я осознал, что сам Алкай вообще-то с красными прядями в волосах и, сделав над собой усилие, сменил прозвище на имя.

— У Илдура.

— М-да, глава, — поджал губы Алкай и с осуждением покачал головой.

— Только не начинай, что я не умею давать прозвища, — скривился я при виде его лица.

— Как скажете, глава, — кивнул Алкай. — Не начинать, значит, не начинать. Что по вашему вопросу, то, с чего бы у Илдура нашлось столько денег? Казначей Ордена был я, у меня и его казна. Сколько денег у Илдура я не могу знать, но его отделение никогда не могло похвастаться особыми доходами. У него, ну… в три, может быть в четыре раза больше денег, чем было у Аранви в день вашей встречи.

— Я думал, — признался я, — что, готовясь расколоться, вы разделили казну Ордена.

— Я казначей Ордена, — повторил Алкай, убрал руки со стола и, выпрямив спину, расправил плечи. — С чего мне делить казну, глава? Вы ошибаетесь. В тот день, когда мы пришли к вам, следуя за Аранви, решалось, какое влияние получит он в итоге. Каждый комтур, что шёл за ним — это влияние. Каждый комтур, которого вы собирались купить местом старейшины — это влияние. У меня это казна, у Рутгоша знания и искатели, у Аранви слава мстителя и ревнителя традиций, у Келлера умения и ученики, у… — Алкай прервался и ещё сильней приподнял подбородок. — В тот день в городе Пяти Ветров должно было решиться многое, но решилось вообще всё, глава. И вы не представляете, как я рад случившемуся.

Я застыл, осмысливая услышанное.

Эти двое, кого упомянул Алкай, это ведь те, кто изначально шёл с Аранви. А кто ещё шёл вместе с ним к безвестному сопляку, который пообещал им новую жизнь? Может, в этом ответ того, что обновлённого, восстановившего силы Седого приняли в Ордене и нарушение традиций сошло ему с рук? Слава? Выходит, не только слава, но и влияние на других, друзья, которые поверили ему и поддержали бы, вздумай Дарагал устроить что-то. Ревнитель традиции Ордена приходит и сообщает, что Орден нужно бросить и начать новую жизнь? Вот уж это было, наверное, зрелище.

Кто ещё пошёл сразу за Седым? Кто ещё согласился пойти ко мне до того, как прозвучало, что я наследник магистра и из кольца появился медальон Ордена? Сколько влияния получил Седой при расколе?

Но быстро вспыхнув интересом, я так же быстро и остыл. Какая разница? Всё равно всё повернулось совсем не так, как ожидали все комтуры. Захочу узнать про влияние Седого, спрошу сегодня его самого. Он мне и перечислит, кто из комтуров точно пошёл за ним, кто сомневался, кого бы сумел уговорить сопляк-лекарь, а кто, подобно Илдуру, не согласился бы предать Орден. Но я даже спрашивать не буду. Это уже неважно, это прошлое, сейчас важно другое.

Поэтому я кивнул:

— Я тоже рад, что Орден оказался верен себе, Алкай.

— Глава, — он вскочил с места и склонился передо мной в приветствии.

Выждав три вдоха, я снова постучал по бумаге и сказал уже вслух:

— А теперь, казначей семьи, объясни мне, почему мы должны начислять деньги за работы по возведению стены и почему здесь я вижу не только расходы на наполнение формаций, использовавшихся на празднике, но и плату артефакторам за их использование?

А вот Алкай ответил мне мыслеречью:

— Потому, глава, — и в тоне его уже было не отыскать того почтения, с которым он склонился передо мной шесть вдохов назад, — что мы больше не Орден, в котором можно было просто направить послушников на работы. Теперь мы должны платить за все работы. Все должны выглядеть со стороны, как семья, и каждый из нас должен ощущать, что он один из семьи.

Вдох я молчал, глядя на Алкая, а затем ответил:

— Хорошо, я тебя услышал. Только пусть каждый из вас не забывает, что это лишь наносное, внешнее, что под слоем внешнего обмана, все мы и каждый из нас — Орден.

Лицо Алкая вытянулось, побледнело, а через миг он вскочил и снова согнулся передо мной:

— Глава, простите меня! — следом рявкнул мыслеречью. — Сломанный Клинок будет выкован вновь!

— Тихо! — рыкнул я в ответ и раскинул восприятие.

Стража за дверью и в коридорах поместья, опять одна из служанок в моей комнате, протирает полки мокрой тряпкой, суета в нижнем зале, полное спокойствие в зале Сердца, Келлер перед поместьем, ползает на коленях и, похоже, возится с наследием Древних, с какими-то уцелевшими под слоем земли артефактами. Одним словом — обычный день и никого постороннего, до кого бы мог донестись вопль Алкая.