Вперед в прошлое 2
Шрифт:
Вспомнилось Виталино: «К ментам попал — считай пропал». И чего, спрашивается, у нас в стране не бандитами детей пугают — милицией и цыганами?
И вся эта человеческая масса орала, гудела, грохотала, перекрывая голос диспетчера, объявляющего рейсы.
Два мента чуть задержались возле нас, осмотрели с ног до головы — ощущение, что взглядами карманы вывернули. Но мы — с товаром, а значит, пока без денег. Что с таких взять?
— Ты постой пока здесь, — сказал я бабушке. — Вот эту тачку сдам в камеру хранения, потому что две мы не допрем.
— Не
— Ты скорее заблудишься. Камера хранения должна быть в здании вокзала, вон там. Сдам, на рынке освоимся, потом ты будешь торговать, а я сгоняю сюда за второй партией. Груз-то поменьше, должен дотащить один.
— А метро? Там столько народу! И непонятно ничего…
— Не сориентируюсь — спрошу у кого-нибудь. Язык до Киева доведет! Я в библиотеке смотрел, как тут что устроено.
— В библиотеке, — покачала головой она. — Тут не книжки, тут — жизнь!
— Стой тут и жди.
Я поволок тачку в здание вокзала, по указателям быстренько сориентировался, а вот по ступенькам груз еле спустил, один раз чуть не упал и не перевернул кравчучку. Хорошо мужчина помог.
Камеры хранения были двух типов: автоматические, где нужно было покупать пятнадцатикопеечные монеты, бросать в приемник и вводить код, и те, что работали, как гардероб: сдаешь кладь, получаешь жетон.
Почесав в затылке, я решил, что один в метро точно убьюсь с этой кравчучкой, потому набил коробки в рюкзаке черешней до упора, часть груза расфасовал по пакетам, переложил их в сумку и выкинул одну картонную коробку. Вот так полегче будет.
В автоматический бокс мой груз не влез, я заплатил пятьсот рублей охраннику — он поставил кравчучку за стойку, прицепил номерок — получил жетон и побежал к бабушке. Дожидаясь меня, она нервно курила. Убедившись, что ребенок не потерялся, затушила папиросу.
— Вот и все, — развел руками я. — Встречай, Москва!
Она собралась было тащить тележку, но я оттеснил ее со словами:
— Ну уж нет! Дорогу молодым! Вот когда ступеньки начнутся, тогда твоя помощь и понадобится.
Еще и тележка подозрительно скрипела. Если отвалится колесо, нам хана. Придется тащить ее, как груз 200, но тогда есть риск подавить абрикосы.
Обстановка на привокзальной площади мало отличалась от той, что на перроне: таксисты, торгаши, клетчатые сумки.
Переходом от Казанского вокзала до Комсомольской я ходил не раз, но он показался мне незнакомым. Стены залепляли объявления, образующие напластования, у стен толпились торговцы всем — от трусов и вязаных носков до паленой водки и самосолов — и нищие, даже гадалка затесалась с красной руной во лбу, увешанная атрибутикой, как елка — игрушками.
И ведь не так давно все это казалось нам нормальным, но стерлось из памяти, как горячечный сон. Сейчас смотрю — и волосы дыбом. Сюр. Гротеск! Еще и люди одеты, как клоуны, особенно женщины. Хочется ущипнуть себя, проверить, не сплю ли.
Зазевавшись, споткнулся и налетел грудью на ручку кравчучки. Больно! Значит, не сплю.
Глава 13
Лучшие
Если бы человеческие неприязнь и проклятия причиняли вред и работали, как дебафы в компьютерной игрушке, то, обездвиженные и ослабевшие, мы бы не вылезли из метро.
По понятной причине рюкзаки в электричке мы снять не могли, потому толкались и причиняли неудобства пассажирам, которые не стеснялись в выражениях: и понаехали мы в нерезиновую (первый раз услышал в классическом исполнении), и дармоеды мы с упырями, и паразиты, и твари необразованные. Про «куда прешь», «из-за вас не пройти», «свали с дороги», «сними рюкзак» и прочее вообще молчу. Самого всегда раздражали люди с поклажей, а теперь я оказался на их месте и понял, что не от легкой жизни человек навьючивается, как ишак — мало в этом приятного.
Мы живем в городе братской любви, нас помнят, пока мы мешаем другим. Намучились мы с тележкой знатно, особенно на эскалаторах. Что там с товаром, страшно было подумать. Переспевшие абрикосы не выдержали бы такого экстрима, зеленоватые, надеюсь, доживут.
— И куда теперь? — спросила бабушка, останавливаясь возле колонны.
— Туда. Вот, видишь, написано: «Выход в город». На другую станцию нам точно не нужно.
Подождав, пока пассажиры электрички подойдут к эскалатору, за ними направились и мы — улучив момент, пока там мало людей, чтобы никому не мешать.
— Последний рывок, — обнадежил я бабушку, устанавливая тележку на ступеньку эскалатора, едущего вверх, и устраиваясь рядом.
Странно, но даже такое метро — неухоженное, заклеенное объявлениями, будило теплые воспоминания о жизни в Москве. Наверное, виной тому теплый подземный ветер, толкаемый по тоннелям электричками. Дохнул в лицо — и вернулось ощущение времени, когда было хорошо. И еще я не чувствовал себя в Москве чужим, меня будто бы запомнили и ждали, а значит, ничего плохого не случится.
Поднявшись на эскалаторе, я направился к бездействующим турникетам. Бабушка воскликнула:
— Ты куда? Нам же в город! Или за выход тоже платить?
— Это выключенные турникеты. Мы правильно идем.
— Точно?
Я откатил тележку к стене и сказал бабушке:
— Постой здесь, пока я разведаю самый короткий путь.
— Не заблудишься? — встревожилась она.
Хотелось съязвить: «Всенепременно» — но я улыбнулся.
— Нет. Но меня может не быть десять минут и дольше. Ты главное без меня торговлю не начинай. Кстати, который час?
— Без пяти одиннадцать.
— Отлично! Все, убежал!
Мимо теток, продающих одежду с рук, я рванул в переход, в нерешительности замер под табличкой, где одна стрелка указывала на Таганскую и Марксистскую, вторая — только на Марксистскую. Остановил женщину в зеленом платье, спросил:
— Извините, а где тут универсам «Таганский» и рынок?
— А вот, — женщина махнула рукой, — сразу выйдешь — увидишь. Только не универсам, а гастроном!
Дальше я услышал извечное, кочующее из поколения в поколение: