Вперед в прошлое 9

Ратманов Денис

— И тебе здравствуй, Павлик, — проскрежетала она.

Я сказал:

— У нас дома кто-то есть, наверное, воры. Вы не слышали ничего подозрительного?

— Нет, — мотнула головой соседка и добавила с притворным сочувствием: — Оля пришла полчаса назад, я как раз на улице была. Бедняжка, расстроенная до ужаса. Даже не поздоровалась, юрк в подъезд — и все. Ох уж эти мужики!

Час от часу не легче. Мне ничего не угрожает, это плюс, у мамы что-то случилось — это минус. Случилось такое, из-за чего она раньше ушла с работы.

Или просто заскочила на обед?

Я приложил руку к груди и проговорил:

—

Спасибо огромное, тетя Тоня! Что бы мы без вас делали!

В прошлом году Стрельцовы поссорились с бабкой Тонькой, покойный Иван Филиппович поставил на подоконник магнитофон, открыл окно и безостановочно крутил песню: «Куда девался кляузник-сосед» — доводя сплетницу до белого каленья. Полдня играла эта песня, я был дома и выучил ее чуть ли не наизусть. До сих пор помню: «Куда девался кляузник-сосед? Он весь наш быт знал точно и подробно, он даже знал, что вату за корсет кладет соседка Клавдия Петровна». Еще там была строчка: «И уж откуда выудил он весть, что два соседа балуют фарцовкой» — последнее слово было мне незнакомо. Спрашивать у родителей, что это такое, я не стал, Илья тоже не знал, что за фарцовка такая. Посовещавшись, мы решили, что это какие-то наркотики, а потом тема утратила актуальность, и мы про нее забыли.

Старушка гордо вскинула востренький подбородок и улыбнулась, а я вошел в свою квартиру и крикнул:

— Ма?

В зале опять пахло корвалолом. Стало тревожно и обидно за маму. Да, она сама виновата, что связалась с женатым, но невыносимо видеть, как мучается близкий человек.

Дверь спальни распахнулась, мне навстречу вылетела мама, заплаканная и злая, крикнула:

— Пошел ты знаешь куда со своими акциями?! — Она театрально схватила себя за волосы, топнула. — И угораздило же связаться, господи ты боже мой!

От неожиданности я опешил, и аж глаз задергался. Мама расхаживала взад-вперед по залу, демонстрируя крайнюю степень то ли отчаяния, то ли раздражения: то лицо руками закроет, то топнет — ну точно, как капризный ребенок.

— Мама, тебе сколько лет? — рявкнул я, понимая, что иначе внятного ответа от нее не добиться. — Веди себя соответствующе. Идем на кухню, и ты мне спокойно все расскажешь.

— Ты понимаешь, во что меня впутал?! — не унималась мама, в ее глазах блестели слезы.

— Ни во что противозаконное я тебя не впутывал. — Я указал в сторону кухни и зашагал туда.

Мама что-то причитала в зале, а потом все-таки пришла ко мне, замерла в дверном проеме.

— Что стряслось? — спросил я, ставя чайник на газ.

Она шумно втянула воздух и выдала:

— Меня директор на ковер вызывал! Сказал, что уволит по статье!

— Совсем берега попутал? — чуть повысил голос я. — Или ты что-то натворила?

— Из-за акций твоих вс… проклятых! Возвращай, говорит, все, что незаконно заполучила, или за это ответишь. То есть он уволит меня по статье! Или вообще под суд отдаст!

Вот в чем дело! Значит, возможность заполучить акции мне вряд ли снова представится. Все скупит директор винзавода, пустит виноградники под нож, продаст землю местным дельцам, и те нашлепают многоквартирные дома со всевозможными нарушениями, а потом и сам винзавод пойдет с молотка.

— Мам, присядь, успокойся. — Я отодвинул стул, подождал, пока она сядет. — Чаю, вот, выпей с вафельками. Ничего страшного

не случилось и не случится, потому что действует директор, что говорится, на дурака и по беспределу. Он ничего тебе не сделает. Завтра напишешь заявление на увольнение, и вся история.

Мама хлопнула по столу.

— Но я не хочу увольняться!

— Надеюсь, ты не дала отбой людям, которые сегодня собрались продавать нам акции?

Мама приложила ладони к пылающим щекам.

— Ой! Забыла… Я не хочу увольняться, — повторила она

— Не вздумай отменять сделку, — посоветовал я. — Теперь тебя все равно сожрут и выживут с работы, так что лучше самой написать заявление.

— Почему сожрут? — В ее голосе слышалась мольба. — За что?

— Думают, что ты слишком умная, раз сообразила скупать акции. А слишком умных не любят и опасаются. Стадо должно быть покорным и блеющим.

— А если акции вернуть? — спросила она.

Теперь мне захотелось закрыть лицо руками, но я сдержался.

— Он мне угрожал! — пожаловалась мама.

— Что конкретно говорил? — уточнил я.

Вспоминая, мама сцепила пальцы, свела брови у переносицы.

— Что я не имею права так делать. Что подставит меня и уволит по статье, а если получится — отдаст под суд. Ну, не прям такими словами говорил, но смысл… — Она судорожно вздохнула. — Давай я верну акции? Так будет спокойнее. И свои деньги доложу, акцию «МММ» сдам, и…

Я уже поднял руку, чтобы хлопнуть по столу, но опустил ее, сжав кулак, и проговорил спокойно:

— Мама, послушай меня, пожалуйста, внимательно, потом будешь говорить, хорошо?

Она кивнула, и я продолжил, опираясь на знания взрослого:

— Директор тебя просто запугивает. И тебя, и всех сотрудников. Типа я начальник, ты дурак. Что такое приватизация?

Мама пожала плечами и приготовилась внимать. Я начал рассказ:

— В Советском Союзе не было частной собственности, мы строили страну, и все в ней было народное. То есть каждый человек что-то строил, а значит, имеет право на кусочек этой страны. Если бы приватизация проходила честно, то ее задумка очень неплоха. Ваучер — тот самый кусочек страны, понимаешь? Я имею право, ты имеешь право. Хочешь — владей этим кусочком. Хочешь — продай его. Мало тебе — купи еще. Причем купить акции может кто угодно за деньги. Кто угодно, слышишь? В том числе — человек со стороны. Но, как говорил Черномырдин, хотели, как лучше, получилось, как всегда. В итоге группа воров старается обмануть народ, скупить у него акции, чтобы править единолично. То есть нас попросту обворовывают. Нагло и беспардонно, как твой директор. Разводят, как Буратино, шантажируют. Понимаешь? Ты не делаешь ничего плохого, покупая акции.

Мама кивнула, а я продолжил:

— Думаешь, вам просто так зарплату не выплачивают? Как началась приватизация, сразу деньги пропали. Думаешь, почему? Чтобы нуждающиеся продали акции за бесценок. Ты позволишь себя обокрасть?

— Мне страшно! — Мама сложила руки на груди.

— Ничего он тебе не сделает! Калибр не тот. Пока. А вот если отожмет у всех акции и воцарится, тогда и правда ничего нельзя будет сделать, он станет хозяином. Не позволяй ему себя обворовать! То, что происходит с тобой — это же вымогательство! Тебя пытаются развести и нагнуть, причем по беспределу.