Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2
Шрифт:
Последующие несколько часов, посвященных вроде бы нетрудному и безобидному занятию, вымотали Мазура больше, чем иные изнурительные тренировки в старые времена...
Молодой кадет отнесся к отцовскому поручению крайне добросовестно, мало того, сразу видно, он отнюдь не считает это в тягость, наоборот, только рад пообщаться со старым знакомым матери. Он колесил по столице от одного старинного здания к другому, от собора восемнадцатого века в стиле «латиноамериканского барокко» до каменного здания постройки середины семнадцатого века, в котором когда-то обитал знаменитый адмирал,
Вот только Мазуру, грубо говоря, все эти достопримечательности и легенды были как зайцу подсвечники. Не интересовали нисколечко. Однако нужно было постоянно изображать самый живой интерес и любопытство согласно правилам игры, ни на миг не выдав своих подлинных чувств —-полного равнодушия к старине. В прошлой жизни ему не раз приходилось лицедействовать, притворяться, играть (сплошь и рядом не того, кем он был на самом деле, совсем наоборот). Однако впервые в жизни он чувствовал себя актером на сцене, ведущим главную роль не в самой простой пьесе. Это-то и выматывало до невозможности.
К тому же категорически нельзя было смотреть на сына слишком часто и внимательно. Снова южноамериканская специфика. Здесь, если пожилой сеньор чересчур уж таращится на молодого красивого парня, окружающие тут же начнут о нем думать черт знает что — только этого не хватало...
На его счастье, часа через три Кирилл сам спросил:
— Я не чересчур вас утомил, сеньор адмирал? В столице слишком много достопримечательностей и исторических мест, кавалерийским наскоком, за несколько часов, с ними ни за что не управишься — только в голове все смешается...
— Ты, пожалуй, прав, — с превеликим облегчением кивнул Мазур. — Такое удовольствие следует растягивать дней на несколько...
— Всегда к вашим услугам, — сказал сын и, глядя чуть в сторону, спросил: — Может быть, вы хотите посетить Дель Кампоченте?
Говоря откровенно, Мазуру этого нисколечко не хотелось — давненько уже у него (и не у него одного) сложились определенные взгляды на эту сторону человеческой жизни. Но он чувствовал, что отказом если и не обидел бы парня, то по крайней мере изрядно удивил, а этого совсем не хотелось...
— Конечно, Кирилл, — сказал он, почти не промедлив.
Самое почетное в стране военное кладбище, как с ними часто случается, ничуть не выглядело роскошным, наоборот, строгим и лишенным каких бы то ни было архитектурных изысков. Длинные ряды одинаковых каменных надгробий, усеченных пирамидок с бронзовым геральдическим щитом на лицевой стороне (как объяснил Кирилл, одинаковых для всех — и для генералов, и для удостоившихся здесь погребения рядовых). Аккуратные, мощенные гранитом дорожки — где широкие, чтобы по ним могла проехать похоронная процессия, где узкие. И все, ничего больше.
Красные
От высоких аркообразных ворот идти пришлось довольно долго — Мазур уже знал, что кладбище существовало лет сорок, открывал его еще дон Астольфо, да и сам наверняка рассчитывал здесь упокоиться — да вот, как известно, не сложилось, могила ему выпала в Буэнос-Айресе...
Ну вот и пришли. Итог как итог — так случалось со множеством других людей и со многими еще случится. Стандартное надгробие высотой человеку по пояс, гравировка на бронзовом щите (буквы отнюдь не вычурные, самые обыкновенные):
Colonel Olga-Anhelita Karreas
1972 — 2003
Patria et Honore!
И в самом низу — обычные для католических надгробий буквы R.I.P., сокращение латинской фразы «Покойся с миром». Итог как итог, не лучше и не хуже других, у некоторых могил нет вообще, а кое у кого даже приближенное место гибели неизвестно — чтобы далеко не ходить, можно вспомнить Франсуа и Мишу Кацубу...
Мазур давно уже терпеть не мог ходить на кладбища, даже к могилам лучших друзей — разве что в случаях, когда происходило что-то торжественное, и отказаться было никак нельзя. Не было тут ни психологических вывертов, ни запутанных тропиночек подсознания. Просто-напросто, по его глубокому убеждению, и сами памятники, и то, что покоилось под ними в земле, ничего общего уже не имели с живыми когда-то людьми. Он почему-то был твердо убежден, что мертвым глубоко все равно, приходят к ним на могилу живые или нет. Тут что-то другое — а есть ли оно и какое оно, предстоит узнать самому — будем реалистами, не так уж много лет пройдет, прежде чем это случится, и он будет знать совершенно точно...
Но он, кое-как положив букет, выстоял положенное время — ради сына. Не было ни мыслей, ни чувств, и прошлое перед глазами не вставало. Словно он пребывал в некоем отупении. Эта каменная пирамидка не имела ничего общего с женщиной, которую он когда-то любил, монумент ни на что не влиял и ничего не мог изменить...
Когда они сели в машину, Кирилл не завел мотор — только опустил до упора оба передних стекла. Помолчал — такое впечатление, собираясь с духом. Наконец спросил негромко:
— Сеньор адмирал; мы можем немного поговорить?
— Конечно, — сказал Мазур.
Вот теперь, коли уж завязался разговор в машине, можно было смотреть на сына неотрывно, не рискуя навлечь на себя подозрения в неких неприглядных помыслах. Что странного в том, что собеседники глядят в лицо друг другу?
Его не покидало странное чувство: будто время описало причудливую петлю, и напротив него сидит он сам, бравый курсант Кирюха Мазур, уже давно успевший свести знакомство с гауптвахтой — как правильному гардемарину и положено. Если курсант ни разу не был на губе, это означает, что жизнь у него невероятно скучная, благонравная и безгрешная, бесцветная — кто будет такого уважать?