Врач-армянин
Шрифт:
Я не поднимала глаз, не могла поднять. Но мне казалось, я чувствую его взгляд. Мы не сказали друг другу ни слова.
Танец кончился. Он вежливо проводил меня к дивану, где я до того сидела. Сабире уже заняла место рядом со мной.
Он отошел. У меня кружилась голова. Я потеряла его из вида. Что он мог подумать обо мне? Молчаливая, скованная. Он мог счесть меня дикаркой. Но он обратился ко мне по-французски. Значит, я похожа на женщину, которая говорит по-французски, знает иностранные языки. А может быть, он просто осведомлен о том, что я говорю по-французски?
Вон он. О чем-то беседует с Ибрагим-беем. Тот улыбается, как-то ободряюще. А он стоит спиной ко мне. Как бы я хотела увидеть выражение его лица!
Он садится на прежнее место, на стул, у двери. Ибрагим-бей снова заводит граммофон. Меня приглашает тот офицер, что явно хотел познакомиться со мной. Я отказываю. Но тотчас мне приходит в голову, что если я буду так себя вести, остальные легко заметят мое отношение к незнакомцу. Все, буду звать его «незнакомцем».
Он идет ко мне. Кажется, я сейчас потеряю сознание. Он приглашает Сабире. В первое мгновение я чувствую, как веки набухают слезами детской обиды. Но уже спустя мгновение мне становится ясно: это он нарочно, чтобы никто не заметил, что он здесь из-за меня! Может быть, он даже уговорил Сабире и ее мужа привезти меня сегодня. Передо мной мужчина. Боже, Фасих-бей! Но я уже встала и положила руку ему на плечо.
Конечно, надо было дождаться, чтобы меня пригласил кто-нибудь другой. Думаю, ждать пришлось бы недолго. Какая глупость, какой опрометчивый поступок — танцевать с Фасих-беем. Вот он уже заговорил со мной. Не могу заставить себя вслушаться в его слова. Что подумает обо мне Незнакомец? Зачем этот противный Фасих-бей улыбается так пошло? Незнакомец может подумать, будто меня и Фасих-бея связывают какие-то близкие отношения! Я готова оттолкнуть Фасих-бея, бежать от него. Едва касаюсь его плеча кончиками пальцев, вся напряглась, вытянулась, как струна — лишь бы он не касался моей талии. Надо потерпеть, совсем немного. Что за бесконечный танец!
— Успокойтесь, Наджие-ханым, — голос Фасих-бея доносится словно бы издалека.
— Я спокойна, — откликаюсь с каменным лицом.
— Бедная девочка, вам нужно расслабиться, — звучат вкрадчивые слова.
Мне неприятна такая фамильярность. Кажется, я не подавала повода к такому обращению со мной. Очень хочется прямо высказать ему это. Но нет, не стану уподобляться ему и говорить оскорбительные слова. Не стану!
На самом деле я ужасно напряжена. Каких усилий мне стоит это мое спокойное, но не враждебное; нет, не враждебное выражение лица. Очень хочется пить.
Наконец-то кончился этот мучительный танец.
— Вас проводить? — спрашивает с какой-то иронией Фасих-бей.
— Благодарю. — Я иду рядом с ним, не касаясь его руки.
В конце концов, неужели это может его обидеть? Но почему все это так беспокоит меня? Боюсь Джемиля и отца? Боюсь, что они узнают об этом моем свободном вечере? Да, боюсь. Но боюсь потому что они могут помешать моей любви.
Сижу на диване. Кругом все возбуждены и веселы. Незнакомец подводит Сабире. Со мной — ни слова. Сабире
— Очень хочется пить, — шепчу ей на ухо, — только не вина, — воды.
— Ребенок! — улыбается Сабире.
Она выходит и вскоре возвращается со стаканом.
— Пей осторожно, Наджие, вода холодная, а танцы горячат.
Ну уж, танец с Фасих-беем не разгорячит меня. Сабире сама пошла за водой. Значит, слуг здесь нет.
Еще два танца. Что за радость — меня пригласил Ибрагим-бей. Замечаю, что стала относиться к нему, как к брату, испытываю чувство благодарности. Мы обмениваемся во время танца короткими фразами.
— Вы прекрасно играете, Ибрагим-бей, — это говорю я.
— Здесь находится человек, который играет гораздо лучше, — Ибрагим-бей улыбается.
У меня такое чувство, будто я и вправду ребенок, маленькая девочка, которой делают подарки, радуют ее сюрпризами добрые взрослые. Я по-детски уверена, что этот человек — мой Незнакомец, но я почтительно спрашиваю:
— Кто же это, скажите мне.
— Вон тот человек, — конечно, он указал на моего Незнакомца.
— Тогда попросите его сыграть.
Нет, не буду спрашивать, как его зовут. Ведь Ибрагим-бей предупредил, что здесь никто никого никому не представляет. А вдруг он догадается, что меня интересует не только музыка, но и сам пианист.
— Пианино — чудесный инструмент, — произношу я.
Ибрагим-бей улыбается. Мне нравится его улыбка.
Следующий танец я ни с кем не танцую. Незнакомец снова танцует с моей Сабире. Не тревожусь нисколько!
Но кто же он? Так хорошо говорит по-французски, прекрасное произношение. А вдруг он француз? Не могу противиться каким-то нелепым детским мечтаниям, они опутывают пестрыми сетями мое сознание, мое воображение.
Начинаю фантазировать и сама улыбаюсь своим фантазиям. Он — пианист из Парижа, у него гастрольная поездка. Мы встречаемся… много раз. Я бываю на каждом его концерте. Он увозит меня в Париж. Театры, концерты, музеи. Платья и шляпки. Нет, до чего же я смешна! Буду выдумывать дальше. Но разве это называется выдумывать? Просто мои фантазии на своих легких стрекозиных крылышках уносят мою душу. Я вместе с ним, в Париже. А если ему захочется, чтобы я приняла христианство? Но, кажется, сейчас в европейском обществе не придают такого уж большого значения религии. Эй, Наджие, спускайся на землю со своих кукольных небес, дурочка.
Сейчас он пригласит меня. Я знаю!
Пригласил. Снова медленный танец. Снова молчим. Снова его нежная теплота и мое желание прижаться к его груди. Мне хочется знать его имя. Я уже чувствую себя уверенно. Я знаю, если я первая спрошу, как его зовут, он не сочтет меня дурно воспитанной или недостаточно нравственной. Мне так хорошо, так свободно с ним, так тепло и нежно…
Нет, этого не может быть! Мне показалось, он коснулся губами моих волос. Нет, не показалось.
Откуда это ощущение, будто мы уже сказали все слова, уже объяснились друг другу в любви и теперь наслаждаемся взаимопониманием, таким нежным, без слов, откуда?