Врач-армянин
Шрифт:
Вижу свои перчатки. Брошены на кресло. Тонкие, беззащитные.
Я решаюсь посмотреть на него.
Он смотрит так нежно и покорно, серьезно и грустно. Его лицо такое живое. Только он существует на свете. Ни до чего другого мне нет дела. Вдруг чувствую себя такой беззащитной, одинокой. Уже не могу думать о том, правильно ли я поступаю.
Я иду к нему. Или мы идем друг к другу одновременно.
Я прижимаюсь лицом к его груди. Вдыхаю запах его кожи — такой теплый нежный запах. Перед глазами все плывет, но мне не страшно. Его нежные губы и чуткие
— Не надо… не надо, — шепчу я.
Я совсем не хочу, чтобы он оставил меня. Этот мой прерывистый шепот — часть моего наслаждения.
Он поднимает меня на руки. Я вскрикиваю и смеюсь. Он несет меня и чуть подбрасывает вверх.
Он садится на диван, держа меня на руках. Расстегивает жакет, блузку, высвобождает груди. От его нежных прикосновений мне щекотно и радостно. Его губы нежно припадают к моим соскам.
Он не произносит ни слова. Я тоже молчу. Его дыхание учащается.
Он начинает снимать с меня одежду. Странно, но мне и стыдно и радостно. Я прячу лицо у него на груди. Его чуткие пальцы вынимают шпильки из моих волос. Густые мои волосы падают теплой волной. Он целует их, я чувствую. Я изнемогаю.
Что он сделал… Я совсем обнажена. И он. Его тело пахнет таким живым теплом. Я зажмуриваюсь. Мне хорошо.
Мы лежим на диване. Он — позади меня. Я закидываю руки и обнимаю его. Мне стыдно своей смелости. Он легким, но сильным движением поворачивает меня к себе. Целует, целует, целует мое лицо. Я чувствую, как мы соединяемся, становимся одним, единым существом. Вот как это должно происходить на самом деле!
Мне хорошо, я сжимаю бедра, чтобы продлить это наслаждение, я крепко обхватываю руками его шею. Я сама пугаюсь своей смелости. Как я буду жить дальше после того, что я сейчас испытала? Я ничего не понимаю. Это — как омут, сладко-мучительный. Больше ничего в жизни нет.
Я должна вырваться. Иначе я умру. Я не смогу жить. Что я наделала! Я не должна была. Я должна уйти.
Его руки, тело с такой серьезной покорностью расслабляются, отпускают меня.
Я не знала прежде, что мои движения могут быть такими быстрыми. Он молчит, не удерживает меня. Его близость ненавязчива. Я поспешно одеваюсь, укладываю волосы. Внезапно хватаю со стола листок бумаги и поспешно пишу, как в лихорадке:
«Я исчезла, меня нет. Ветер отдал меня травам, камням, деревьям. Я отдала себя. Я ухожу…»
Не глядя на него, сую ему в руку листок. Боюсь прикосновения его пальцев.
Держу в руке перчатки, сложенный зонтик.
— Прощайте! — быстро произношу.
Не оглядываясь, через прихожую. Откинуть засов. На улицу.
Как я благодарна ему за то, что он не удерживает меня!
48
Прошел час. Всего лишь час. А мне чудилось — вечность. Дома проскользнула в свою комнату.
О милосердная природа! Как хорошо, что меня клонит в сон. Легла в халате, закрыла глаза. Всего этого каскада, водопада странных, мучительных,
Стук в дверь. Так обычно стучит Элени — деликатно и словно бы о чем-то предупреждает. Отпираю дверь.
Оказывается, Джемиль вернулся, когда я уже была дома. Пора ужинать.
Вышла в столовую. Сидим с Джемилем за столом. Едим, молча.
— Ты была сегодня у матери? — внезапно спрашивает он.
— Нет, была у подруги, — отвечаю машинально. И тотчас раскаиваюсь — зачем сказала, я не обязана давать ему отчет. Но почему он спросил меня? По-моему, хочет знать что-то об отце. Все эти денежные дела.
— Что за подруга? — он это произносит довольно равнодушно.
— Сабире-ханым, — отвечаю спокойно, — жена Ибрагим-бея. Мы с детства знакомы.
Сколько раз внушала себе: не говори лишнего! Зачем это «мы с детства знакомы»? Получилось, будто бы я оправдываюсь.
Джемиль поморщился.
— Бог знает, к кому ходишь. О ней болтают.
— Мама давно знакома с ее матерью! — вспылила я. — Почему я должна целыми днями сидеть взаперти! У всех есть подруги.
Говорю, словно глупый ребенок.
Джемиль вяло и угрюмо махнул рукой. Так от надоедливой мухи отмахиваются. Я искоса глянула на него. Он чем-то озабочен. Наверное, и мне бы не мешало знать, что может его тревожить. Ведь если его денежные дела плохи, это и для меня важно. А, впрочем, пусть отец заботится. Если я вмешаюсь, только испорчу все.
В своей комнате села на постель. Нет, не буду думать о том, что произошло. Это случайность. Это никогда больше не повторится. Никогда. Я просто буду жить воспоминанием. А потом и воспоминание побледнеет, угаснет. Но у меня такое ощущение, будто я вновь что-то забыла. Неужели? Мне становится нехорошо. Я хочу, чтобы никто не знал, чтобы у него не осталось ничего моего.
Вскочила лихорадочно. Шпильки, перчатки — все здесь. Сумочка. Раскрываю. Носовой платок! Начинаю искать. Нигде нет. Могла обронить. Нет, все-таки забыла. У него, в его комнате. Ну и пусть. Пусть эта частица меня остается у него. И аромат розового масла будет становиться все слабее и выдохнется совсем. И этот лоскуток тонкой ткани, принадлежавшей мне, будет напоминать ему обо мне. Потом он забудет меня.
Слезы навертываются на глаза. Мне жаль себя, одинокую, нелепую, ненужную.
А если он найдет меня? Все равно мы никогда не сможем быть вместе.
49
Утром проснулась довольно рано. Но выходить из комнаты не собираюсь. Не хочу завтракать вместе с Джемилем. Чувствую себя виноватой. Нет, не перед ним. А такое чувство будто я нарушила… нет, не какие-то правила… Будто я совершила что-то очень страшное, после чего я могу стать дурной женщиной. Но нет, это случайность. Это больше никогда не повторится. Буду правдива сама с собой. Я изменила мужу. Это скверно. Я не должна была. И не имеет значения, люблю ли я своего мужа, какой он. Я не должна была изменять мужу.