Врачебные связи
Шрифт:
– Точно. На аукционе выигрывает самый дешевый препарат, и «Голудрол», из всех имеющихся, оказался как раз таким. Кроме того, результаты клинических испытаний показывали, что он эффективен при лечении острого лейкоза.
– Но почему он миновал вашу больницу? – недоуменно спросила я.
– Алла Олеговна, слава богу, отбрехалась! Она не делилась ни с кем из нас, но, оказывается, слышала о тяжелых побочных эффектах «Голудрола». Только благодаря этому, думаю, мы сейчас не пожинаем плоды его употребления.
– Интересно, как ей это удалось? С другой стороны, если врачи знают
– Это было давно, Анна Демьяновна, – вздохнула Оля. – Сейчас балом правит большой, толстый РУБЛЬ, поэтому мало кого интересуют последствия. Рынок не подразумевает ни ответственности, ни совести, только прибыль, дивиденды… Если пойдешь к начальству со своими жалобами, то в лучшем случае получишь выговор и бесплатный совет не лезть не в свое дело. Вот и сидят все, уши прижавши, помалкивают.
– И «залечивают» пациентов, что ли?
– Большинство считают, что, если препарат «одобрен Министерством здравоохранения», то их дело маленькое.
– Отлично! – фыркнула я. – Выходит, только один врач и восстал, да и тот сидел бы в кустах, скорее всего, если бы его лично дело не коснулось?
– А что, есть такой герой? – заинтересовалась Оля.
– Да ты его знаешь – Толя Кречет, брат Марины. А теперь его в убийстве обвиняют, и все из-за бурной деятельности, которую он развернул при помощи других пострадавших от «Голудрола».
– Толю – в убийстве? – не поверила Оля, снимая очки и щурясь на меня, как сова с дерева в светлое время суток. – Нет, это вы о ком-то другом говорите! Он с сестрой возится, как с собственным ребенком, ласковый такой, добрый…
– Я тоже так считаю, – кивнула я. – Толя на убийство не способен, однако следователь со мной не согласен.
Мы немного помолчали.
– Что нам с Мариной-то делать?
– Держать ее здесь смысла не имеет. Через два месяца приводите на обследование, потом еще через полгода. Если в течение года рак не вернется, можно будет говорить об устойчивой ремиссии. А вот с почками… Если хотите, я поговорю со своим приятелем, он в центре трансплантологии работает. Правда, сомневаюсь, что он предложит что-то конкретное. В лицо вам это никто не скажет, но беда в том, что диагноз Марины толкает ее в самый конец очереди на пересадку, а время не ждет. Но он может что-нибудь посоветовать.
– Сделай милость, поговори, – попросила я. – В нашем положении любая помощь важна!
– Вы не меняетесь, Анна Демьяновна! Все близко к сердцу принимаете, обо всех заботитесь…
– Может, и обо мне кто позаботится, когда я в беду попаду?
– Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевала через плечо Оля. – Вас-то мы точно не оставим – весь наш курс до сих пор посиделки в вашей квартире вспоминает!
Да, трудно свыкнуться с тем, что мы стареем, а дети растут – наверное, это самая сложная задача из всех, которые приходится решать в жизни.
– Даша, что произошло?
Дочь ворвалась в дом, на ходу разбрасывая вещи.
Не отвечая на вопрос, Дарья захлопнула дверь ванной прямо у меня перед носом. Сочтя, что сейчас от нее ничего не добьешься, я занялась ужином. Проплескавшись в ванной минут двадцать, Даша вползла наконец на кухню, глядя на меня, словно побитая собака. Вид у нее и в самом деле был жалкий, поэтому я решила не заострять внимание на ее невежливом поведении в отношении родительницы. Плюхнувшись на стул, она схватила ложку и некоторое время усердно жевала. Я хранила молчание, прихлебывая крепкий кофе и делая вид, что интересуюсь пейзажем за окном.
– Это все твой Толик, черт его дери! – рявкнула наконец Дашка, искоса бросив на меня взгляд, исполненный горечи.
– А что с Толиком? – всполошилась я. – Ты же вроде вытащила его?
– Ага, вытащила… А он тут же обратно угодил!
– Погоди, как это – обратно?
– Да вот так! – ударила она ложкой по несчастному столу, задрожавшему от такого проявления вандализма. – Загребли его с орудием убийства, а на нем – только его отпечатки!
– Я ничего не понимаю, Дарья, какое орудие?!
Путаясь и ругаясь через слово, дочь поведала мне о результатах визита к следователю. Когда она закончила, на кухне повисла мертвая тишина: Дашка выдохлась, высказав все, что наболело. Ее новости не укладывались у меня в голове, ведь до сих пор мы предполагали, что Толя непричастен к убийству Митрохина! А теперь, что же, выходит, он сам спрятал пистолет, из которого стреляли в бизнесмена?
Звонок телефона заставил меня подпрыгнуть. Оказывается, я до сих пор носила его в кармане, забыв выложить, и не ожидала, что аппарат заорет прямо у меня на бедре.
– Госпожа Саянова? – раздался в трубке низкий голос с акцентом.
– Да, кто говорит? – раздраженно ответила я, не желая заниматься пустой болтовней: номер неизвестный, а мое нынешнее состояние не позволяло вести разговоры с незнакомыми людьми.
– Это Генрих Ван Хаас, – последовал ответ.
– Какой еще Ген… – начала я, но замолкла, сообразив, о ком речь.
– Мы встречались вчера днем, – спокойно напомнил говорящий. Казалось, его нисколько не смутила холодность моего тона. Похоже, у этого мужика железные нервы! – Разговор не совсем получился, – продолжал между тем Ван Хаас. – Мне хотелось бы исправить возникшее между нами недопонимание.
– Не представляю, как вы можете это сделать, – пробормотала я не слишком вежливо.
– Если вы согласитесь встретиться, я покажу. Обещаю, что не стану держать вас в заложниках и, если захотите, немедленно отпущу.
«Ни за что! – твердо сказала я себе. – Один раз попалась на рекламную удочку, но больше я тебе такого удовольствия не доставлю!»
– Хорошо, – произнесла я в трубку, с ужасом сознавая, что говорю совсем противоположное только что принятому решению.