Врачебные связи
Шрифт:
– Как насчет завтра, часа в два?
Завтра у меня консультации до часу, а после я абсолютно свободна.
– Договорились.
– Диктуйте адрес.
– Какой адрес? – не поняла я.
– Куда мне подъезжать, конечно же!
Повесив трубку, я задумчиво уставилась в одну точку. Она оказалась как раз над головой Дашки. Дочь проследила глазами за моим взглядом.
– Кто звонил? – спросила она, и я поняла, что Даша почти успокоилась, хотя еще десять минут назад я боялась, что придется вызывать «Скорую» и отправлять ее в «дурку», так она бесновалась! Конечно, я тоже не ожидала такого поворота событий
– Это по работе, – ответила я на ее вопрос, сама не зная, почему лгу. Возможно, дело в том, что мне стыдно из-за фиаско в «Либе Фрау», которое я сама себе и устроила.
– А-а, – протянула она кисло, тут же забыв о звонке. – Господи, как же я его ненавижу!
– Ненавидишь? Да за что?!
– За то, что он мне врал, мама! – заорала она, наклоняясь вперед и брызгая слюной. – С самого начала врал, понимаешь?! Глядя в глаза, с самым что ни на есть честным выражением лица… Ты знаешь, для меня «табу» не существует, я берусь за любое дело, если оно сулит деньги или славу, но я требую от клиента честности. Честность – залог успеха: даже если клиент Чикатило, он имеет право на справедливый суд. Только я должна знать, что он – Чикатило, ясно тебе? Одно дело защищать маньяка-людоеда, другое – честного человека, оказавшегося не в то время не в том месте!
– Ну, ты сравнила! – развела я руками. – Толя – и Чикатило…
– Никакой разницы! – буркнула Дарья. – Для меня, во всяком случае.
– Вот и плохо, – укоризненно сказала я. – Меня никогда не устраивала твоя жизненная пози…
– Зато позиция Толика тебя, видимо, вполне устраивает! – перебила она с обидой. – Я, по крайней мере, чту Уголовный кодекс, а он… И ведь я поверила, да? Представляешь – стреляный воробей, казалось бы, столько «честных» глаз видела… И «купилась», как последняя дура!
Мы снова замолчали, но так долго продолжаться не могло, поэтому я спросила:
– И что ты намерена предпринять – откажешься от дела?
– У меня была такая мысль, – кивнула она. – Но этим я вбила бы последний гвоздь в крышку гроба Анатолия: представляешь, что происходит, когда адвокат отказывается от подзащитного? Так что нет, я не брошу его, хотя, видит бог, именно так и следует поступить. Ради Марины, ради того, чтобы она не получила еще один удар, я попытаюсь заставить себя не возненавидеть его и сделать для него, что возможно в данных обстоятельствах. А для этого мне нужно с ним встретиться. Но, боюсь, они выбьют из него признание раньше, чем я это сделаю. Но ничего, они еще не поняли, с кем связались!
– Ты уже решила, что Толя виновен, да? – тихо спросила я.
– А ты пребываешь в уверенности, что твои ученики – святые люди? – скривила губы Даша.
– Не святые, конечно, но…
– Ладно, – устало махнула рукой дочь. – В конце концов, если все, что говорят про «Голудрол», правда, может, Митрохин и в самом деле заслуживал смерти?
Я бы сказала, вывод более чем экстравагантный, но Даша хотя бы снова стала мыслить логически.
Предоставив дочке разбираться с ее клиентом, я решила еще разок поговорить с лечащим врачом Марины. Допускаю, что он не станет со мной откровенничать, но могу я хотя бы попробовать?
Павел Игнатьевич Разгуляев встретил меня неприветливо – кому понравится, когда посторонний человек начнет копаться в методах лечения твоего пациента, выискивая оплошности? От инженера или учителя можно отмахнуться, возведя баррикады из непонятных медицинских терминов, а вот врач, такой же профессионал, как и ты сам, всегда воспринимается, как реальная угроза. Поэтому я начала с того, что погладила его по шерстке, как пушистого персидского кота. Доктор и в самом деле походил на это ленивое домашнее животное – такой же толстый и мордастый. Я сказала, что Марина идет на поправку – во всяком случае, в том, что касается ее онкологического диагноза. Надо было видеть, как мгновенно расслабилось лицо Разгуляева.
– Ну вот! – воскликнул он, с размаху хлопнув себя по бедрам. – Я же говорил, что все делал правильно!
На мой взгляд, такая самоуверенность хорошему врачу ни к чему: в первую очередь ему требуется думать о благе пациента, а не искать доказательства собственной компетентности.
– Вы были правы: «Голудрол» действительно помогает, – продолжила я. – Но факт остается фактом: Маринины почки он убил!
– Вы же врач, – вздохнул Разгуляев без прежней враждебности, – и должны понимать, что любое лекарство, применяемое при лечении онкологии, не является безобидным. Всегда возможны осложнения…
– Да, но не в восьмидесяти процентах случаев из ста! – перебила я.
– Откуда у вас такая статистика? – тут же парировал он. – К примеру, в инструкции по применению вообще не указан столь тяжелый побочный эффект!
– Но вы же были лечащим врачом Марины и не могли игнорировать ее анализы и ухудшение самочувствия?
– А я и не игнорировал: как только понял, что почки садятся, перенаправил ее к нефрологу… Только поздно уже было.
– Вас не удивляет, как быстро развивалась болезнь?
– Разумеется, удивляет! – воскликнул врач. – Но, знаете, на моей практике столько всего случалось – можно книгу написать.
– Разве Марина была единственной пациенткой, принимающей «Голудрол»?
– Да что вы к этому «Голудролу»-то прицепились? Думаете, ее только им одним и лечили? Были и другие медикаменты и процедуры – что угодно могло…
– Вы не ответили на мой вопрос, – снова прервала его я. – Была ли Марина единственной?
– Нет.
– И есть другие врачи, которые также используют этот препарат?
– Думаю, да, но я не интересовался.
– Ни за что не поверю, Павел Игнатьевич, что вы в ординаторской не обсуждаете между собой своих пациентов!
Разгуляев глубоко вздохнул, словно собираясь с силами дать мне серьезный отпор, но вдруг передумал.
– Ладно, – пробормотал он, – раз уж вы такая настырная… Думаете, мне самому нравится эта ситуация? Если бы от нас, врачей, что-то зависело!
– То есть вам что-то известно? – уточнила я.
– Понимаете, работал у нас один парень, Егор Артамонов…