Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка
Шрифт:
Как правило, событие – это то, что в корне меняет логику твоего поведения, и этот проклятый, непонятно откуда взявшийся стук для нас с вдовой, естественно, и явился тем самым чертовым событием, после которого, вполне закономерно, лично мое «настроение» сразу же упало до нуля, и продолжать развивать столь романтично начавшийся процесс, понятно дело, уже не имело никакого смысла, да и, судя по стуку, никакой возможности. Какая же сволочь стоит там за дверью?!
Событие-то оно, конечно, событием, но вот наши с Людмилой Георгиевной реакции на случившееся безобразие оказались диаметрально
– Ой, не могу! Я сейчас сдохну от смеха или просто уписаюсь! – рыдала от смеха вдова, уже окончательно впав в откровенную истерику и реагируя на каждую новую серию стуков взрывом безудержного хохота. – Ай, умора! Бестелесные пожаловали! А главное, вовремя-то как. В самое яблочко!
Я же как истукан стоял подле кровати не в состоянии сообразить, что же мне, собственно, делать, а стуки тем временем не только не прекращались, но и становились еще настойчивее.
«Сейчас эта сволочь за дверью ворвется сюда баз разрешения», – подумал я, будучи в полной уверенности, что еще немного – и именно так оно и произойдет.
– Что ж ты так смотришь на меня? – Вдова пыталась отдышаться после очередного приступа смеха. – Ну иди, встречай дорогих гостей. Чего уж теперь? Тем более что все равно, думаю, не отвяжутся… как красные из-за холма. Ой, не могу…
Находясь в состоянии охватившей меня растерянности, ну и по этой же причине не имея ни малейшей возможности что-либо соображать, я только машинально кивнул головой и как робот, не задумываясь, пошел исполнять указания Людмилы Георгиевны.
Пройдя полкомнаты, вдруг остановился и, обернувшись, увидел, что вдова, как ни в чем не бывало, лежит по прежнему нагая, нисколько, как мне показалось, и не собираясь прикрывать свое бесстыдство.
– А что? – спросила весело меня она. – Почему, скажите на милость, я должна перед кем-то скрывать свои достоинства? Мне нечего стесняться. Правда, это вовсе не значит, что мое тело может принадлежать каждому встречному и поперечному. Я права?
– Люда!
– Ну хорошо-хорошо, не буду. Видишь, у меня веселое настроение. Неужели я уже и не имею права пошутить? – Она подняла лежавшую рядом с кроватью такую же, как у меня, рубаху и, не особо торопясь, ее надела. – вы все, мужики, эгоисты и собственники, а мы, несчастные женщины, только и делаем, что испытываем на себе эту чудовищную дискриминацию.
– Люда!
Едва вдова успела лечь обратно в постель и укрыться одеялом, как резко распахнулась дверь и в ее проеме, так и не дождавшись приглашения, появился длинный и худой, как жердь, коротко стриженный биологический тип, в науке именуемый этим самым гомосапиенсом, в круглых очках и с бабочкой на шее. Одет он был в летний костюм, который можно было бы отнести к любому временному периоду ушедшего в историю двадцатого столетия. Да, господа, думайте, что хотите, но такой вот на нем
Очкарик с бабочкой на шее был подчеркнуто серьезен и, подойдя практически вплотную, долго тряс мою руку, словно отчаянно хотел мне доказать, что абсолютно материален и так же, как я, имеет счастье состоять из плоти, крови, ну и, наверное, дерьма в придачу.
– Очень, очень рад, товарищи заезжие! Григорий Сковорода, заведующий местным поселковым клубом и натуральный гегемон во вверенном мне заведении. Способен быстро и оперативно решать все неразрешимые вопросы по культуре. Могу быть гидом во вверенном мне заведении и считаю, что досуг населения наиважнейший вопрос развития творческой личности… – выливая мне на уши всю эту несусветную чушь, гегемон при этом еще и гэкал, как характерный представитель народонаселения юга России.
– А далеко ваш клуб, Гриша? – как-то уж очень неожиданно прозвучал вопрос Людмилы Георгиевны. Лично для меня, во всяком случае.
– Ой, дамочка, извиняюсь, не заметил сразу… По второй улице аккурат, значит, между одиннадцатым двором и десятым. Так, чуток в углублении, – Резвым эдаким бычком он подскочил к вдове и так же, как и мне, долго тряс руку Людмиле Георгиевне: – Очень, очень рад! Григорий Сковорода, заведующий местным поселковым клубом и натуральный гегемон во вверенном мне заведении. Способен быстро и оперативно решать все неразрешимые вопросы по культуре. Могу быть гидом во вверенном мне заведении…
Я подошел к столу и, сев на лавку, налил себе водки. Пропустив рюмашку, закусывать не стал, а лишь подумал ненароком:
«Нет, братцы, определенно, судьба. А этот идиотизм… Но он же нескончаем!»
– Гриша, вы что ненормальный? Отстаньте немедленно! вы так сильно жмете мне руку, будто я не женщина, а кузнец.
– Ой, дамочка, извиняюсь, не сообразил сразу… – Гегемон отскочил от вдовы столь же ретиво, как, собственно, и подскочил к ней минуту назад. Оказавшись теперь подле стола, он быстро за него уселся и, знаете, как стоп-кадр, остекленевшими глазами глядя на графин, спросил:
– Водка? Позволите?
Я налил ему рюмку, но еще оставшиеся на тарелке блины предлагать не стал.
«Перебьется, – не по-доброму подумал я. – Мне только не хватало этого дебила во плоти кормить блинами».
Взяв рюмку, заведующий клубом сначала выдохнул, затем выпил и снова выдохнул, после чего, пристально посмотрев мне в глаза, к уже сказанному добавил:
– А позвольте еще одну рюмочку?
Ну, собственно говоря, водки-то мне было не жалко, и я налил ему еще. Все то же самое: выдохнул, выпил и снова выдохнул. Похоже, мои блины ему были вовсе не нужны.
– Э-э-эх! – С живописной до неприличия картиной на лице, отображавшей полное и безграничное счастье, гегемон неожиданно стал сотрясать воздух кулаками: – Люблю умных людей! Вот могу не есть, не пить, дай мне только поговорить с умными людьми. Поговоришь с умным человеком, а потом себе думаешь: ведь сам же стал умнее. Умнее и выше.
– Да-да, это все правильно, только… – едва смог я натянуть на потрескавшиеся за ночь губы дипломатичную улыбку. – Только… Господин Сковорода, если не ошибаюсь? Чем же мы, собственно, заслужили такое внимание?