Враг един. Книга третья. Слепое дитя
Шрифт:
Над холмами разнёсся жалобный птичий крик, и сфера, ослепительно вспыхнув напоследок, схлопнулась в воздухе с оглушительным, подхваченным эхом щелчком, будто лопнувший воздушный шарик. К ногам Аспида медленно спланировало длинное коричневое перо.
– Полагаю, тебе не хватает мотивации, юный воин…
Рыжеволосый снова свёл вместе руки, и Таютку, примостившуюся в одной из стенных бойниц, вдруг сорвало оттуда порывом резкого ураганного ветра. Маленький дракончик протестующе запищал,
– Попробуй теперь…
Пальцы Вильфа снова слабо заискрили, и на его ладони начал разгораться крошечный костерок, формой похожий на каракатицу. Лепестки пламени жадно потянулись друг к другу, делаясь всё ярче.
– Стой!!! – Аспид вскочил с места, не чувствуя под собой ног, и стрелой метнулся к краю площадки. – Вильф, НЕ НАДО!
Рыжеволосый улыбнулся и небрежно сдул со своей руки огненно мерцающее марево.
– Я не должен был давать волю гневу в том бою с Хауком, – Сегун отбросил за спину длинную чёрную косу.
Под сводами огромного зала клубился лиловый туман, в глубине гладких как стекло пещерных стен то и дело жарко вспыхивали рубиновые огни, похожие на чьи-то голодные глаза. В их неровном свете было видно, как уродливая маска с острыми оскаленными зубами, на несколько секунд проступившая сквозь лицо Правителя, свела кустистые, похожие на двух чёрных волосатых гусениц брови:
– Гнев твой – враг твой…
– Никто не вправе осуждать тебя за твою ярость, кобэсими… – донья Милис поджала губы, запахивая на груди вышитую бриллиантовым нитями воздушную шаль.
Она хорошо понимала Правителя. Что может быть унизительнее для подлинного воина, чем враг, который отнимает то, чем ты владеешь по праву? Только тот враг, который мешает казнить приговорённого тобой к наказанию. Это даже не честный поединок, а омерзительная подлость… но чего ещё можно ожидать от ни-шуур? Все они, все до единого заслуживают медленной смерти – эти сквернавцы, которые пытаются выдавать собственную постыдную слабость за достоинство, всечасно попирая здравый смысл и законы справедливости.
А потом ещё и гордятся этой слабостью, воображая себя защитниками низших…
Правительница погладила по зыбкой туманной шкурке настороженно замершее у себя на плечах существо, похожее на призрачного ручного горностая. «Что ж, некоторые очень любят казаться себе героями, – с привычным презрением подумала она. – Это ведь иногда так приятно щекочет неудовлетворённое честолюбие…» В конце концов, кому, как не ей, было этого не знать.
Милис ещё помнила, как сама чуть было не сделалась жертвой отвратительного лицемерия их врагов несколько веков тому назад…
– Никто не вправе осуждать тебя за твою
Тот усмехнулся:
– Как было написано в одной хорошей старой книге, быть бессмертным всегда дорого искупается… за это не раз умираешь живьём.
Беловолосый задумчиво провёл левой рукой по острому как кинжал блестящему сталактиту.
– Хаук силён, Правительница, – хрустальные грани испуганно замерцали под прикосновениями его изогнутых птичьих когтей. – И он становится только сильнее в связке со своими воинами. Не признавать этого было бы ошибкой.
– Признавая ошибки, мы не снимаем c себя броню, а лишь надеваем её, тэнгу, – Сегун несколько раз с шорохом закрыл и снова открыл тяжёлый боевой веер, напоминавший чьё-то иссохшее крыло.
Потом он медленно прошёлся вдоль ряда глубоких как пустые глазницы скальных ниш, из которых ледяными каскадами стекал пахнущий йодом и морской солью воздух. Толстые щупальца червеобразных лиан всякий раз испуганно отдёргивались и с писком втягивались в стены, когда тот проходил мимо.
– Что ж, в конце концов, и Конфуцию не всегда везло, – сумрачно заключил Правитель. – Но ты сказал одну очень важную вещь, Тео. Главная слабость наших противников состоит в том, что они становятся уязвимыми поодиночке.
Донья Милис сплела пальцы перед грудью, и затейливые ажурные браслеты, показавшиеся из отороченного мехом рукава её тяжёлого платья, тихонько звякнули друг о друга.
– Если я верно чувствую, у тебя есть какой-то план, кобэсими? – вполголоса спросила она.
– Пожалуй… – медленно отозвался Сегун. Он с громким щелчком сложил зажатый в ладони веер и вновь обернулся к Тео: – Я же учил вас с Вильфом когда-то играть в «и-го», пока вы оба ещё были оруженосцами, верно? Чёрные камни, белые камни, бесконечное количество ходов, бесконечное множество перекрёстков…
– В шахматы играют герои, го – игра богов, – процитировал в ответ блондин, улыбнувшись.
– Именно так, тэнгу. Каждая постановка камня – это принятое кем-то решение. Его больше нельзя исправить, можно только изменить, принимая всё новые и новые решения. И то место, которое было безопасным для камней твоего противника, может в любой момент стать для них ловушкой при появлении поблизости твоих собственных камней… А ты ведь помнишь, в чём заключается истинная вершина мастерства, тэнгу?