Враг мой - дневной свет
Шрифт:
– Я думала…, - она вдруг осеклась, вовремя осознав, что мужчине не стоит слышать, что приходит в голову одинокой женщине. – Нет, ничего.
– Ты сегодня выглядишь так, словно собираешься сказать мне что-то важное. Не торопись, если так, потому что от твоей красоты я еще не пришел в себя.
Она легонько прижалась к его груди и покачала головой:
– Ничего важного или ничего такого, чего ты не знаешь.
– Галя, ты только не плачь. Я хочу, чтобы твои глазки оставались весь вечер накрашены.
– Ох, вряд ли они продержатся так долго.
– Сделаю все возможное.
Объятия. Целый мир из объятий, смеха, поцелуев. Танцы в мистическом, колеблющемся свете кафе. Шелк, розовый, как утро
Галина вздрогнула всем телом и тут же схватилась за сердце, затрясшееся в панике. Время! Сколько времени она здесь?! Анатолий спал, ровно дыша; безупречное тело, небрежно прикрытое белой рубашкой, отдыхало, погруженное в сон, ничем не потревоженное. Ей пришлось самостоятельно приводить себя в чувства. Вдох-выдох, вдох-выдох, сжать ладони в кулаки, напрячься-расслабиться, еще раз, еще, еще…
Медленно она повернула голову к стоящим в изголовье часам. Хвала Господу, еще только пять!
«Хорошо, что еще только пять!» - тяжело переводя дыхание, подумал Дмитрий. Нога, измученная непривычными нагрузками, не гнулась, зацепившись стопой за оконный блок.
– Давай же! – захрипел он, отчаянно хватая безжизненную конечность. Давай! – пот лился градом, дыхания не хватало. Черт его дернул весь день карабкаться по окну, уподобившись макаке. Как же он устал! Хоть бы мать задержалась на часок-другой, замучила уже со своей бигбеновской точностью – ничего-то он не успевает!
Вот уже неделю он пытается научиться, как можно быстрее, перемахивать через подоконник, да вечно что-то мешает. То собственное беспутство и неуклюжие движения, то дикая, вот как сейчас, усталость тела, изнеженного и слабого. Видел бы его кто! Нога, наконец, отмерла и втянулась в комнату; не менее слабые руки не удержались на внутреннем, казалось бы, таком широком подоконнике, и Дима свалился на пол, ушибив все тело разом. Ух! От падения потемнело в глазах. Он обшарил непослушными пальцами голову, ноги, спину – резкой боли нигде не ощущалось. Ладно, пронесло на этот раз, верхолаз-одиночка.
– Дима, ужин будет через минуту, отмыкайся! – веселый привычный ритуал. Через минуту, как и обещает, мать возникнет на пороге с аппетитно пахнущим подносом и вторгнется на его территорию, прикрываясь его голодом, как щитом. Если б так не хотелось есть! Ни за что он не пустил бы ее к себе. Он теряет больше часа тренировок, но, не питаясь, ему вообще ничему не научиться. Так и будет болтаться на ветру, как сорванный листок, а дело не продвинется ни на шаг.
Галина носилась по своей просторной белой кухне, как угорелая: разогревала котлеты, резала хлеб – непременно черный, крошила на соседней досточке огурцы и редис, то и дело теряла соль, и крутилась на месте с проворностью ошпаренной кошки.
Успела! Даже крикнуть успела за минуту до положенного часа. Чудеса, да и только. Она хихикнула, вспомнив, как вот так же носилась по спальне Анатолия, собирая разбросанные по полу вещи. Что за день?!
Наверху щелкнул замок. Успела!
========== Часть 13 ==========
13.
День, другой, третий, неделя. Дмитрий оглянулся на календарь, висевший у двери. Скоро кончится лето, и проникнуть в дом соседки, просто отворив окно, ему не удастся. Ну, ничего. Теперь он уже кое-что может. Смеясь придушенным смехом, он легко перемахнул через подоконник, посидел на нем немного, любуясь ночью и вдыхая ее сладкие запахи с примесью прохлады. Звезды сияли, высыпав во всем своем миллиардном многообразии; Луна еще не взошла. Как можно не любить ночь?
С большой
Дмитрий снова сел на подоконник, закутавшись в портьеру, как рыцарь в плащ. Освещенное окошко Юлиной спальни тоже было распахнуто, и взгляду его, который даже не пришлось напрягать, вновь предстало бесстыдное зрелище. Уже безо всякого платья, полностью обнаженная, девушка прижималась спиной к небольшому комодику. Перед ней на коленях стоял мужчина, и что-то равномерно поглаживал, иногда взглядывая вверх на ее лицо. Дмитрий видел, как она легким, балетным движением подняла согнутую в колене ногу и поставила ее на край постели, явив своему преступному партнеру зрелище невиданных прелестей, за созерцание которых невольный зритель из соседнего дома продал бы душу одному рогатому существу.
Вспышка острого наслаждения пронзила его, как током. Брюки стали влажными; в голове застучало. Что за черт?! Девушка в окне извивалась под могучими ручищами, но Дмитрий уже не мог смотреть и осознанно воспринимать происходящее. Он оперся на подоконник трясущимися руками и пытался побороть внезапную слабость. Отчего-то захотелось спать…
Лег он прямо в одежде. Мокрые джинсы неприятно холодили бедра, но снимать их просто не было сил. Сон прямо-таки свалил его с ног. В очередной раз на ум пришло: хорошо, что мать просто так не входит к нему; хорошо, что не увидит его – жалкого, в мокрых штанах, сжавшегося под пледом, как напакостивший бездомный ребенок. И во всем его постыдном положении виновата эта белокурая потаскуха. По спине вновь пробежал холодок, когда он вспомнил ее прелестное обнаженное тело, и то, что было открыто одному и надежно укрыто от другого; от его взгляда! Что у нее там?! Почему этот здоровенный мужик стал ласков и покладист, как теленок? Неужели у этого местечка между женских ног такая власть?! Стоп! Хватит об этом думать! Иначе опять придет та вспышка наслаждения и помешает ему рассуждать здраво, строить планы возмездия. Устроила шоу! Знать бы еще точно, что не для него она старалась, а то можно потерять остатки самоуважения.
На утро ему стало противно до тошноты. Все смешалось: и похоть, и стыд, и восторг, и страх разоблачения. От такого набора ощущений хотелось выть и бросаться на стены. Солнце вызывало еще большее отвращение и ненависть.
Мать почему-то не приходила. Хотя из кухни раздавался звон посуды, и ее деловитая возня, Дмитрий с надеждой оттягивал момент, когда с лестницы послышится знакомый окрик. Но нет. А, не идет, и не надо. Он опять подошел к занавешенному окну. От невозможности узнать, чем занимается белокурая дрянь, когда на небе светит солнце, сводило скулы. Неужели никто не замечает по ее личику, насквозь бесстыжему, на какие безумства она готова, неужели никому не приходит в голову, что сослуживица или сокурсница – шлюха самой высокой пробы?! А, может, все знают, какая она, и пользуются ее услугами? Ее возят на красивых машинах, кормят клубникой, дарят духи, а она взамен позволяет любить себя, равнодушно уставившись на звезды за окном?
Это должно прекратиться. Должно. Он так решил.
Галина поставила чашечку с обжигающим кофе на край стола и задумчиво покачала головой. На поставленный Анатолием вопрос о здоровье сына, ответ нашелся не сразу. Ее многое удивляло и пугало последнее время, но внятно объяснить, что вызывает это напряжение, не могла. Счастье, что у нее есть мужчина, который любит и поддерживает ее, сделало Галину сентиментальной и невнимательной. После мучительных лет строжайшей дисциплины и экономии чувств, сердце требовало покоя, да и мозг – тоже.