Враг мой - дневной свет
Шрифт:
За окном стало темнеть, и вместе с темнотой в душу, впридачу к размышлениям, вползла какая-то новая тревога. Он встал с кресла, прошелся, потянулся, сжевал что-то безвкусное и холодное, запил компотом и остановился у окна, задумчиво жуя вишенку. Тревога тащила его прочь из дома, куда-то в сумеречную даль дороги, подсказывая, что там, в душной предосенней темноте кто-то живет за зря и портит своим существованием установленный мировой порядок. Как Юлька.
Дмитрий ошеломленно прислушался к своим мыслям. Противоречий не возникло, и рука сама по себе отодвинула портьеру. Дальше он действовал, как во сне. Медленно, но четко выполняя заученные команды, он перенес тело через
Снова безумная эйфория подняла его надо всеми живущими, и быстрыми, короткими перебежками, минуя дома, изгороди, насаждения, он ринулся на звук автомобилей.
Куда он бежал и зачем, Дмитрий не знал. Воздух, время, остановившееся в этом пыльном, сером воздухе, тащили его все дальше и дальше, как голод ведет обезумевшего зверя к жилью и людям. Домашние кроссовки не мешали ногам ощущать мягкую пыльную траву, камни и асфальт. В груди начало покалывать, но на это ему было наплевать. Какая-то сила вела его, играя музыкой в голове, отдаваясь неведомой любовью и печалью в сердце. Темнело. Темнело. Бег его перешел на быстрый шаг, а позже, он медленно побрел, поддевая носком кроссовки спутанные стебли придорожной травы. И тут он наткнулся на пьяного человека.
Димка остановился так резко, словно налетел на невидимую, но прочную стену. От удивления открылся рот, и заморгали глаза. Запах спиртного ошеломил юношу. Не видевший людей, а тем более, выпивших, целых девять лет, Дмитрий все-таки узнал его. Пьяница спал в траве, привалившись задом к чьему-то забору; даже в полумраке было видно, как он грязен и неухожен. Должно быть, это был один из бомжей, которых так боялась мать, и не любил Барк.
Димка нагнулся над спящим, ведомый все той же необъяснимой силой, выдернувшей его из домашнего уюта. Странный, отталкивающий вид несчастного, и омерзительная вонь, поднимавшаяся от него волнами, заставили юношу дышать сквозь зубы, неглубоко и неровно. Откуда-то из живота поднялась злость, и руки вдруг сомкнулись на шее спящего. Тот забарахтался, но Димка оказался сильнее. Он давил, давил и давил, пока черная масса не утратила форму и не свалилась под забор грязной кучей тряпья.
Домой он мчался, окрыленный, полный надежд, и уже совсем не боялся предстоящего визита врачей и милиции. Он знал, что скажет им!
«Он спал крепко-крепко, потому что с вечера ему мешал ветер. Он даже хотел почитать, но мама принесла одни «ужастики», а вы сами знаете, как трудно заснуть под влиянием подобного чтива. Но потом он все же уснул, а утром от мамы узнал о Юльке. Бедная девчонка! Сначала погибла ее мать, а потом какой-то маньяк убил и ее. Кстати, господа, а ведь я видел ее отчима. Он очень любил ее целовать и обнимать, это нормально? Я, видите ли, не выхожу из дома; солнце жжет мне кожу…»
Пролежав почти всю ночь, прислушиваясь и вздрагивая от разных звуков, страшась пропустить шум подъезжающих автомобилей, Галина умудрилась заснуть как раз, когда старенькая «девятка» Анатолия просигналила у ворот. Путаясь в джинсах, она бегала по спальне, пытаясь одной рукой спрятать волосы под заколку, а другой накрасить губы. В итоге, она сбежала с лестницы навстречу гостям злая, неприбранная, с колотящимся сердцем и пустой головой. Только об одном и успела подумать: «А каково будет Димке, если я вся несобранная и растрепанная?!»
Анатолий ободряюще приобнял ее за плечи.
– Проспала? Бывает. Мне заходить?
– Нет уж, лучше я сохраню тебя в секрете. Черт знает, что на уме у парня. Проходите в холл, - обратилась она к своему вчерашнему визитеру с папкой и старому знакомому доктору Ерохину, которого, как выяснилось позже,
Димка поразил всех, а, прежде всего, конечно, Галину. В немом изумлении смотрела она на сына, отказываясь узнавать в нем эгоистичного тирана, шарахающегося от людей, как черт от ладана. Во-первых, он был аккуратно одет и причесан, в отличие от нее, во-вторых, он сам, без каких-либо угроз или уговоров, спустился к гостям в холл. Единственное, что напомнило о прежнем Димке, его негромкая просьба задернуть шторы. И, в-третьих, это его вежливое «здравствуйте».
Обо всех прочих его репликах, Галина не могла думать без внутренней одуряющей радости и неверия. После довольно продолжительного разговора, милиционер, уже закрывший папку за ненадобностью, так проникся к парню симпатией, что задал ему простой житейский вопрос, и Димка ответил раздумчиво и серьезно, словно…словно выздоровел!
– Дима, а как ты обходишься без прогулок? – спросил следователь.
– Воздуха, конечно, маловато, но я потихоньку окно открываю, чтоб солнце не попадало, а про прогулки стараюсь не думать.
– Дима, а помнишь, ты сердился, когда к тебе в комнату входили? – спросил Ерохин, которого Димка очень хотел спустить с лестницы в день его последнего осмотра.
– Да, конечно помню, и сейчас не очень люблю, когда в моей спальне посторонние, но это, наверное, от болезни, да? – его лучистые глаза в оправе темных ресниц доверчиво обратились к врачу.
– Скорее всего, - важно кивнул тот. – Но я вижу в вас заметные признаки улучшения, и, даст Бог, следующий раз мы уже будем разговаривать под открытым небом.
– Скорей бы, - ответил Дима. – Мам, это ужасно, что Юлю убили, да? – он заглянул ей в лицо, и она приобняла его, поцеловав в копну темных волос, чего не делала уже сотню лет.
Допрос был окончен. Всякие подозрения, разумеется, сняты. Гости, к великой радости Галины, наконец, уехали, поблагодарив ее за содействие.
– Дима, тебе, что, правда, лучше? – тихо спросила она, провожая его в комнату.
– Иногда бывает, - он улыбнулся ей, но бледность снова тронула его лицо, - только я потом устаю очень.
– Ничего, это ерунда. Ты же знаешь, что я не очень-то мешаю тебе,- она задержала его за руку, уже понимая, что пора оставить сына в покое. Сегодня, сам того не ведая, он сотворил для нее чудо. Жить в вечном страхе за своего ребенка, удовольствие сомнительное. Большое счастье, что ему удалось понять ее страх и смягчить удар.
========== Часть 18 ==========
18.
Поразившие ее перемены в состоянии здоровья сына, дали ей некоторую свободу. Уже не нужно было вскакивать и озираться, как напуганная олениха, от малейшего шума. И, о радость, стало можно выходить из дома не только по вторникам. Деятельная натура Галины требовала общения, и она, конечно же, его нашла. Благо, не нужно было далеко ходить: все соседи с радостью вновь приняли ее в свой круг. Злоупотреблять Димкиным доверием она не стала. Рассудок его оставался по-прежнему раним и хрупок, как перемерзшая веточка, и Галина всегда, каждую секунду, помнила, каким он может стать безо всякой видимой причины. А ждать следующего просветления она была уже не в силах. Аккуратно следуя установленным ранее правилам: не водить гостей в дом, не шуметь, всегда предупреждать о своем уходе, Галина позволяла себе маленькие посиделки на веранде веселого семейства Скворцовых, Михаила и Татьяны, и их племянников-близнецов. А также она подружилась с сестрой Олега, печально известного отчима покойной Юленьки.