Враг мой – друг мой
Шрифт:
Пулемет с поста снимается только тогда, когда джамаат уходит на операцию. Все остальное время там часовой сидит. Когда свои должны идти, он всегда знает. Ближе окажутся, спросит в темноте. Сейчас пока и спрашивать не надо, не надо себя выдавать...
Спуск местами темный. Елки от луны хорошо прячут. Но темный он как раз в таких местах, где место более пологое. Там елкам есть за что своими неглубокими корнями ухватиться. Где крутизна, где самый опасный спуск, там ни одна елка расти не вздумает. Свалится, как только чуть-чуть подрастет. Внизу таких стволов множество валяется. Торопились елки вырасти, как люди торопятся, и свалились, потому что корни у них слабые. Человек со слабыми корнями тоже часто в жизни срывается... Это Умар хорошо знал. Четыре года назад появился у них в джамаате такой. Привели его жители села. Отдали
Последние тридцать метров перед постом – место чистое. Под луной все хорошо видно, кто и с кем идет, что несет. Умар с Астамиром спускались, и никто не окликнул их. Только когда совсем рядом с укрытием пулеметчика оказались, из-за камней голос гранатометчика Мовлади раздался:
– А пленника своего расстреляли, что ли?
Гранатометчик на время двухчасового дежурства пулеметчиком стал. Любой, кто на пост заступает, становится пулеметчиком.
– Он сам уже кого-то там расстреливает... – не стал врать Умар. – Мы его отпустили...
– Зачем? – не понял Мовлади.
Он вообще-то от природы глуповат и наивен. Легко поддается на провокации, и потому в джамаате нет, кажется, человека, кроме Умара, кто не подшучивал бы над Мовлади.
– Так надо... Человек хороший оказался... – ответил Астамир.
– Хороших людей всегда жалко... – согласился Мовлади. – А эти... которых привели... Они нехорошие?
– А ты сам как считаешь? – спросил Умар.
– А как эмир скажет, так и буду считать... – Мовлади всегда гордился своей дисциплинированностью. Он любил подчиняться эмиру Байсарову и всегда сам об этом говорил с гордостью.
– Ладно, не храпи сильно... – сказал Умар. – А то под шумок водопада хочется порой похрапеть... Мы пошли...
Первый из трех маленьких водопадов шелестел уже рядом. Умар с Астамиром вышли на берег ручья чуть ниже этого водопада и спуск продолжали по пологому месту. Потом подошли к очередному крутому спуску, правда, здесь уже и упасть было негде, потому что тропа сходила косо и полого, потом круто заворачивала, чтобы ко второму водопаду вывести. Там от водопада тропа дальше уходила. Вниз, к дну ущелья, где большой ручей тек. Хотя сама тропа проложена была недалеко, метров на пятьдесят, только до камней. Это была идея Умара – протоптать тропу, которая вела бы мимо лагеря до камней. А потом, кому доведется, пусть на камнях следы ищет. Мовсар заставил весь джамаат целый день ходить до камней и обратно, чтобы тропу натоптать. И натоптали...
Однако Умар с Астамиром на нее не пошли. Они согнулись и прошли по узенькому камню под плоской струей водопада на другой берег ручья. Там берег был каменистым, крутым и проходимым только до крупной монолитной каменной скалы с тремя елками поверху. Отец с сыном скалу обошли и сразу попали к узкому и низкому входу в пещерку. Этот вход и на вход похожим не был, потому что со стороны просто казалось, что камень округлый лежит, а за ним скала. Много таких камней, и за каждый заглядывать не будешь. А если не поленишься и заглянешь, то прямо в пещерку и попадешь... Пещерка была небольшая, конечно же, искусственная и вырытая не так давно. Но уже обжитая. В ней даже газовая плита была, чтобы можно было пищу днем готовить и не привлекать к себе внимания дымом от костра. Костер в пещерке жгли зимними ночами рядом с
Но пещерка, по большому счету, только для того и предназначалась, чтобы отлежаться в тишине после очередной серьезной операции. Или зимой здесь же отлеживаться и не выходить за пределы ущелья. А если и выходить, то только нижним путем, через большой ручей, в сторону ближайшего села. В другое время, невзирая на погоду, джамаат вполне обходился лесными шалашами в разных урочищах. А порой, когда никто их не искал, и вообще уходил на длительный отдых в ближайшие села. Там принимали если и не с охотой, то безропотно. И даже кормили своими запасами. С сельчанами Мовсар предпочитал дружить и иногда использовал некоторых из них в своих операциях. Но за это приходилось расплачиваться. Как сегодня, например...
Сейчас в пещере горел только небольшой костерок, не дающий большого дыма, да и тот, что был, сразу уходил кверху. Ветер был подходящий, а костерок был необходим, чтобы не спотыкаться в темноте.
– Где эмир? – спросил Умар, только миновав узкий проход.
– У себя... С пленными беседует...
У себя, это даже не в другой комнате, потому что комната была одна, но разделена она была на две крупными камнями, которые при строительстве пещерки выкопать не удалось.
– Умар пришел? – спросил издали Мовсар и через несколько секунд сам из темноты вышел.
Вышел один, но пленников одних оставить не решился, понял Умар, разглядывая тех, кто остался в переднем помещении. Вообще-то у джамаата еще и небольшой зиндан [9] имелся – не слишком глубокий, поскольку глубокий в этой горной почве было не выкопать. Закрывался он камнем и высохшим кустом так, что входа не было видно. Туда сажали порой пленников, но пленники были в джамаате редкостью. Умар так до конца и не понял, зачем решил Мовсар в этот раз с пленниками связаться. Не такой и большой был груз, чтобы не унести его самим. А притащить с собой пленников, чтобы потом расстрелять – тоже смысла нет. Расстрелять их можно было бы и на месте, если вообще была нужда расстреливать и брать на себя лишнее. И без того прокуратура счет ведет всем делам джамаата... А оставлять пленников в живых, кормить их – тоже непонятно, зачем это нужно Мовсару. Он показал солдатам и прапорщику путь к пещерке. Значит, было только два, как понимал Умар, выхода. Или пленников убить, или пещерку сдать...
9
Зиндан – тюрьма у мусульманских народов Средней Азии и Кавказа. Глубокая яма, в которую сажали пленников и преступников.
Разговор о пленниках зашел еще накануне операции, когда Байсаров отдал такой приказ. И только Умар поинтересовался целесообразностью такого приказа. Но получил резкий ответ:
– Я знаю, что я делаю...
С эмиром спорить не полагается. Умар не спорил...
Мовсар был мрачен, как всегда, и даже слегка мрачнее обычного. Подошел к костру и руки протянул, хотя было не холодно. Но руки у эмира всегда зябли, и это все в джамаате знали. У костра Байсаров закашлялся. Глотнул нечаянно дыма, как порой случается, и закашлялся.
– Пойдем на воздух... – хрипя, сказал Мовсар и помассировал себе пальцами горло. – Задохнусь здесь...
Умар в сторону отошел, уступая эмиру дорогу. В джамаате законы вожака стаи, присущие волкам и собакам, соблюдались строго. Эмир входил в помещение первым и первым из него выходил. Как положено вожаку, так положено и эмиру.
Как и сам Умар, все поняли, что эмир таким образом пригласил отставного майора ВДВ для конфиденциальной беседы. И никто, даже Астамир, который всюду за отцом следовал как хвост, за ними не вышел.