Враг мой – муж мой
Шрифт:
Первая любовь, что б её. Наивная и очень явная.
И он влип.
Медведь, влипший в мёд. Смешно.
Эти чувства никак не входили в его планы. Но и лгать себе не имело смысла. Всё оказалось серьёзней, чем он думал. Первая любовь случилась не только с принцессой. И это противоречило тому, что он обязан был сделать.
А потому, когда началась война, Эйдэрд почти обрадовался. Здесь он чувствовал себя на твёрдой почве: сражения, планы, авангард, арьергард, ночные вылазки, марш-броски – всё знакомо, всё логично, без ненужной раздвоенности чувств и мыслей.
Есть враг и его нужно уничтожить. Либо он уничтожит тебя.
Но
Война давала ему передышку, и Эйдэрд сейчас был почти благодарен Калфусу за предоставленную отсрочку: для спасения королевства необходимо сначала уничтожить кровавых всадников. Честь, разум и долг ничего не могли на это возразить.
Тихо пискнула перепёлка, и Эйдэрд переключил внимание. Условный сигнал. Впереди – враг. Он поднял руку, призывая воинов остановиться, и те удержали вышколенных коней. Герцог спрыгнул и бесшумно прошёл вперёд. Разведчик у камня показал три пальца. Эйдэрд подполз к нему и осторожно выглянул из-за камней. Три отряда всадников расположились у подножия Южных гор. Горели костры, ветерок поднимал флажки над шатрами.
Медведь ухмыльнулся.
По его сигналу воины уложили своих коней и затихли, ожидая наступления темноты. Конечно, всадники выставят дозорных, конечно, их кони почуют запах чужаков и поднимут шум, вот только… Десять бесшумных парней в серых плащах подойдут с подветренной стороны и вырежут дозорных и коней. Всё равно кровавые лошади никогда не признают в седле никого, кроме приручившего их хозяина. А затем отряд медведцев спустится со склона и доделает начатое.
Никому из захватчиков не спастись. Кроме командира. Тот нужен Эйдэрду живым.
***
Хранитель королевского архива – старец с завитыми усами и выкрашенными в нежно-розовый цвет кудрявыми волосами (Леолия не исключала, что это был парик) – насупился.
– Абсолютно точно, Ваше величество, – процедил обиженно и выпятил нижнюю губу.
В хрониках времён царствования Фрэнгона Великого записано, что тело королевы было найдено и похоронено, и на чине погребения присутствовал сам Фрэнгон, обливавшийся слезами. Даже указано, что король, ослабев, упал на руки верных щитов (Южного и Шёлкового), когда гроб возлюбленной опускали в могилу. Надгробие – тонкое переплетение цветов из золотой проволоки с топазами – поставили тогда же. Могилу королевы Руэри не вскрывали. «Как вам такое могло прийти в голову, Ваше величество?»
– Тогда почему от королевы не осталось ни клочка ткани, ни костей? – хмуро переспросила Леолия.
Хранитель поднял плечи. «Это вне моей компетенции» – говорил его жест.
– Вы можете идти, – устало велела королева.
Она листала старинные фолианты и думала.
Могила Руэри пуста. Но Фрэнгон сам хоронил свою королеву, и даже если он ошибся, приняв за тело любимой кого-то иного, то где кости этого кого-то иного?
С надгробных плит снять золотое плетение так, чтобы его не повредить, невозможно. Любые работы были бы записаны и попали бы в архив.
Существовала только два варианта ответа:
Фрэнгона обманули. Но зачем? Ведь тело он опознавал сам. Кому после
Фрэнгон солгал. И если так, то, опять же, зачем?
Леолия опёрлась висками о пальцы. Голова нестерпимо болела. Королева почти не спала этой ночью, а вместо обеда провела малый совет. Из щитов присутствовал лишь Серебряный. Он доложил о произошедших событиях и предложил собственный план, который в конечном итоге сводился всё к тому же: ударить по врагу силами семи щитов. Для этого нужно было открыть межщитовые порталы.
Леолия выслушала и обещала подумать. Она не стала никому говорить, что вынула из старого, потрескавшегося алтаря почти все камни. Оставила только медвежий – в виде когтя и морской – в форме чайки. Позолоченный, посеребрённый, зачернённый, в шёлковом чехле и камень в виде фрукта убрала. Отныне построить порталы в Королевские земли могли только Эйдэрд и Ларан. Только им она верила безусловно.
А теперь вот эта загадка с прародительницей. В ней было что-то зловещее и неправильное. Все монархи династии Тэйсголингов особенно почитали святых Фрэнгона и Руэри. Он вынес из замка юного принца Тэйсгола и, победив мятежника Юдарда, перед смертью отдал королевство своему племяннику. Так в Элэйсдэйре появилась новая династия, названная по имени её основателя Тэйсголингами.
А Руэри пожертвовала жизнью ради спасения малютки-племянника короля. Как рассказывали летописи, королева смогла уговорить Юдарда выпустить из обречённого замка двоих людей. Но сама предпочла погибнуть, отправив с мужем его племянника и единственного наследника. Святой же Руэри пресветлая богиня детей не дала.
Леолия за свою жизнь слышала множество баллад и гимнов удивительной женщине, которая пожертвовала жизнь за жизнь чуждого ей по крови принца. О самоотверженности Руэри ходили легенды. Она стала образцом скромности и жертвенности. И, в день святой, толпы народа посещали королевскую усыпальницу и молились на её могиле.
А сейчас вдруг оказалось, что все двести лет эта могила была пуста.
И если Фрэнгон солгал, то в чём он солгал ещё?
Надо будет поговорить с Эйдом. Может в роду Юдарда есть сведения, которые не сохранились в Элэйсдэйре?
Леолия зевнула и глянула на рыжего оруженосца, дремавшего на коврике у шкафа магической библиотеки. За окнами давно сгустилась полуночная тьма, и Юдард, очевидно, заскучал, ожидая, когда королева закончит заниматься архивами. Леолия снова зевнула, взяла в руки изрядно потрёпанный старинный том. Открыла и вскрикнула от неожиданности. Книга была написана на незнакомом алфавите. Буквы, похожие на следы когтей, Леолия никогда раньше не встречала.
Юдард тотчас вскочил и бросился к ней.
– Что случилось?
– Ничего. Просто странные буквы, – ответила она и закусила губу. Пора ложиться спать, раз она начала так резко реагировать на непривычное написание букв.
– А, – оруженосец потерял интерес и широко зевнул. – Вы про медвежий алфавит? Так, а чего в нём странного?
– Медвежий алфавит? Ты его знаешь?
– Ничего особенного, – он пожал плечами. – Только и разницы, что выглядит иначе. Ну и по мелочи. Вот видите этот значок, как царапина, перекрещенная двумя? Это не буква, это разделитель слова. А вот этот с росчерком внизу? Он отмечает самое главное слово в предложении. А в остальном всё то же самое.