Враг мой (сборник)
Шрифт:
– Слыхал я, Зенак Аби, что ты знаешь, как просочиться сквозь блокаду. Как покинуть Амадин.
Наконец-то я добился внимания старого дуралея. Он всплескивает руками и, подражая людям, закидывает ногу на ногу.
– Предположим, я совершу такое чудо. Куда ты отправишься, Язи Ро? Что предпримешь? Устроишь себе отпуск? Покатаешься на аттракционах в парке развлечений? Или устроишь забег по магазинам на Синдиеву?
Я отвечаю, не задумываясь:
– Полетел бы на Драко, предстал перед джетаи диеа Талман-коваха и потребовал, чтобы они положили конец войне на этой несчастной планете.
– Значит, твоя цель - мир? А стал бы ты убивать
Я снова багровею от гнева.
– Я здесь не для того, чтобы обмениваться с тобой мифами из Талмана, старый... старик. То, как я буду добиваться мира, - мое личное дело.
Зенак Аби снова насмешливо улыбается.
– Таких, кто мечтает удрать с Амадина, полным-полно. Это родители - и драки, и люди, - желающие сохранить жизнь своим детям. Это раненые, которые не получают здесь нужного лечения. Это все голодающие, все, кто не хочет больше превращать свою жизнь в непрерывное ожидание смерти. Предположим, я способен совершить такое чудо. Почему я должен предпочесть твое желание желаниям их?
– Потому, Зенак Аби, что опасности, увечья, голод - все это закончится, когда наступит мир.
– Когда наступит мир...
– Аби встает и подходит ко мне. На его физиономии уже нет усмешки.
– Неужели ты, молодой убийца с кровью людей на руках, сумеешь убедить овьетаха и мудрецов Талман-коваха, что они ошибаются? Что годы учения, весь их долгий опыт ничего не значат? Что они просто не заметили путь, который нашел ты, невежда и гордец? Талман-ковах рассылает инструкции политическим, деловым, военным, научным, философским учреждениям сотен планет, и вдруг к ним является разъяренный убийца из Маведах, совсем юнец, с требованием совершить то, что они давно считают невозможным... Вот и ответь мне, Язи Ро, подпустят ли они тебя даже к своим воротам?
Я отворачиваюсь от джетаха и смотрю в темный угол. Это я дурень, тысячу раз дурень! Все мое существо вопиет, что ужас, творящийся на Амадине, - искривление, страшная ошибка. Мне казалось, что само это убеждение - уже талма, путь, на котором возможно достижение мира на злосчастной планете...
Тысячу раз дурень!
Я шепчу, не слыша себя: несправедливо. Эта война, все эти ужасы, невозможность мира - конечно же, несправедливо! Но вслух я этого не произношу, чтобы не получить очередную отповедь, почерпнутую в Талмане. Не помню, из какого она предания, из какой Коды. Кажется, что-то насчет невинных забав Малтака Ди. Один из уроков предания в том, впрочем, и состоит, что вера в справедливость - признак повреждения рассудка или тупости.
Опять слезы на глазах. Наверное, этому действительно не будет конца. Мой родитель, друзья, боевые товарищи мертвы, это какой-то бесконечный парад трупов. Сколько еще полков отправится на тот свет? Присоединиться ли мне к траурному шествию или спрятаться по примеру Зенака Аби на вершине какой-нибудь неприступной горы? Но смогу ли я жить дальше, зная, что столько уже умерло, столько умирает, столько еще умрет?
Даже в такой мирной пещере, как эта, мне не дали бы покоя призраки. О призраках мы узнали от людей. Ни один ковах, нащупывающий пути по всем правилам науки, не признал бы, что бывают какие-то бесплотные призраки. Ну и что? Я-то их слышал. Я вижу их сейчас. И наплевать мне на чужое мнение извольте сначала поползать по Амадину...
Аби кладет мне на голову свою теплую руку.
– Откинься, - приказывает он.
– Откинься и расслабься. Сейчас я поделюсь с тобой еще кое-чем, почерпнутым у людей.
Я отстраняюсь
– Что ты собираешься делать?
– С тобой не все в порядке. Возможно, я сумею тебе помочь.
– Я болен?
Аби смеется, размышляет.
– Наверное, это даже хуже болезни, Ро. Первым делом ты у меня расслабишься. А потом я попытаюсь помочь осуществиться главному твоему желанию. Где-то на этом пути тебе, возможно, предстоит погибнуть. А теперь ляг и успокойся.
Мир или смерть. То и другое привлекательнее настоящего. Я ложусь, закрываю глаза и позволяю руке джетаха погрузить меня поглаживаниями в странное забытье. Но еще не забывшись, я слышу странный звук: кожа, скребущая по мостовой. Я пытаюсь пошевелиться, изготовиться к отражению нападения, но не могу двинуть даже пальцем. Я беспомощен перед собственными мыслями.
5
Серый свет, превращающийся в туман, вьется вокруг древесных стволов, тянется вверх, ко мне. Он окружает меня, и я ничего больше не могу разглядеть. Я пытаюсь позвать на помощь, но не могу издать ни звука. В сером тумане я различаю желтый мазок. Я смотрю на него и вижу, как он растет, ширится, превращается в линию горизонта с силуэтами жалких строений под набухшими тучами.
Я снова в Гитохе, снова наблюдаю, как лезвия зеленого света поджигают в небе очередной военный вертолет людей. Отвратительные завывания сирен сотрясают мои кости.
"Ро! Ни тин! Ро!"
Родитель вбегает в комнату и стаскивает меня с подоконника, чтобы, плача, поставить посредине дома и отчитать. Он прижимает меня к груди, стискивает, целует в шею.
"Прости меня, Ро. Я так перепугался! Слушай: при звуках сирены нельзя приближаться к окнам и к дверям!"
Я отвечаю Язи Аво, что со мной все в порядке, мне ничего не угрожает. Стреляют где-то очень далеко. В собственном доме мне ничего не грозит. Позже я узнаю о судьбе своего приятеля Идоха: тот любовался из окна сражением и был превращен шальным импульсом с вертолета в кровавое месиво.
Мгновения в обществе родителя. Он снова и снова читает мне одну из наших немногочисленных книжек, обнимает меня, я сладко сплю в его объятиях. А потом, когда уже начиналась весна, разразилась битва за Гитох, и через нас ринулись орды солдат Фронта Амадина, потому что у нас было совсем мало бойцов Маведах, да и те - только противовоздушная оборона.
Дым, крики, огонь. Тишина. Я сталкиваю с себя безжизненное тело Аво. От нашего дома остался только обугленный край одной из немногочисленных книжек Аво.
Я кричу, недоумевая, как кто-либо, будь то драк или человек, способен слышать такие звуки и не броситься на помощь. Проходит много времени после того, как я устал надрываться, и солдат Маведах сажает меня в фургон. Там уже много детей. Все мы - сироты. Фургон трогается и покидает Гитох, но нам никто ничего не говорит. Мы сбиваемся в кучку и рыдаем. Но большинство невозмутимо ждет новых ужасов, надеясь, что они уже не застанут их врасплох.
Ковах для детей-сирот, расхаживающий по бараку сортировщик. Ужасы тренировок, бесконечные сражения, стычки, атаки, засады, искалеченные и убитые товарищи - некоторых я знал, большинство мне неизвестны. И вот уже я сам мечусь с ножом среди орущих человеческих детей. Их огромные темные глаза полны слез, лица искажены горем. Они ревут и не понимают, как кто-то, будь то человек или драк, может слушать такие звуки и не кидаться на выручку. Объяснить им что-либо невозможно, да и незачем. Те, кто выживет, все поймут сами.