Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году
Шрифт:
В начале июня 1936 г. после встречи с послом Японии Гитлер утвердился во мнении, что обстановка на Дальнем Востоке будет обостряться. В беседе с Геббельсом он заметил: «Япония сметет Россию. Колосс не устоит». Министр пропаганды сделал в своем дневнике несколько скептическую запись: «Надеюсь, мы к тому времени закончим начатое, и фюрер будет еще жив. Чтобы действовать»{164}. Спустя несколько месяцев после провозглашения четырехлетнего плана оптимизм Гитлера, казалось, убедил Геббельса: «Основательно обсудил с фюрером ситуацию. Он очень доволен. Процесс наращивания вооружений идет дальше. Мы вкладываем в это баснословные суммы. К 1938 г. все будет завершено. К этому времени мы хотим быть готовы. […] Армия теперь целиком на нашей стороне. Фюрер неприкасаем. […] Господство в Европе нам гарантировано. Только не упустить шанс. А для этого вооружаться»{165}.
До
Таковы были проявления рефлекторной реакции на визит в Варшаву французского генерала Мориса Гюстава Гамелена, состоявшийся в августе 1936 г. Париж был заинтересован в предотвращении перехода Польши на сторону Германии, но не желал вместе с тем брать на себя конкретные обязательства. Польский главнокомандующий, со своей стороны, был озабочен уступками Франции в адрес Германии. Рыдз-Смиглы представил план стратегического развертывания войск Польши, разработчики которого исходили из того, что в случае нападения Германии на Польшу следует ожидать наступления немецких войск со стороны Померании/Восточной Пруссии и Силезии, именно на этих направлениях польская армия собиралась сдержать натиск противника{167}.
Ввиду возможных планов Германии либо ее намерений речь шла о чистой фикции. Авторы плана «Рот» в Германии хотя и принимали во внимание возможность нападения французов на Западе, предусматривая в связи с этим возможность использования на этом направлении собственной армии, однако против Польши, на чей нейтралитет был сделан расчет, предполагалось использовать лишь две маломощные армии прикрытия вдоль линии реки Одер{168}.
Варшава не выказала однозначной реакции на предложение Геринга, но и не ответила окончательным отказом: Берлин не должен был терять надежду на углубление партнерства. Как бы то ни было, Польша и Германия при поддержке Италии в августе 1936 г. успешно работали над свержением министра иностранных дел Румынии Николае Титулеску, который был приверженцем идеи «Малой Антанты», т. е. союза Румынии, Чехословакии и Югославии, и проявил готовность в случае принятия решения об оказании помощи Чехословакии разрешить проход советских войск по территории Румынии{169}. Министр иностранных дел Польши Бек продолжал, таким образом, работать над созданием «антисоветского вала», но вместе с тем способствовал изоляции Чехословакии.
Даже если Польша опасалась брать на себя новые договорные обязательства перед Германией в области антисоветской политики, сотрудничество двух стран на политическом и идеологическом уровнях происходило без каких-либо трений. Заключение соглашения о сотрудничестве полицейских органов было призвано улучшить координацию действий по предотвращению распространения коммунизма. С этой целью Гитлер принял у себя в мае 1937 г. министра юстиции Польши Витольда Грабовского. Сотрудничество двух стран включало обмен молодежью: члены гитлерюгенда и польские скауты посещали палаточные лагеря на территориях двух государств{170}. Немецкая сторона понимала интерес поляков к обязательствам Франции по отношению к Германии{171}, однако в конечном итоге интерес этот не имел никакого значения, поскольку Германия направляла усилия не на войну с Францией, а на войну с СССР. Германия рассчитывала, что Польша как минимум соблюдет нейтралитет, а это приведет к тому, что система советско-франко-чехословацкой взаимопомощи не сможет функционировать. Поэтому первые оперативные размышления в отношении наступательной войны были направлены не против Польши, а против Чехословакии.
ПЕРВЫЕ ШАГИ В ОБЛАСТИ ОПЕРАТИВНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ
Положение вещей, которое сегодня интерпретируется польской историографией{172} как политика равновесия по отношению к Гитлеру и Сталину, не лишено некоторой неоднозначности. Знакомство с немецкими источниками, как
После окончания Первой мировой войны Польша и Япония были естественными союзниками. Оба государства имели опыт победы над русской армией. Япония вышла победительницей из противостояния 1905 г. и оказала поддержку Польше в 1919–1920 гг. Эти великие державы в 1920-е и 1930-е гг. были сильнейшими, дополняющими друг друга противниками СССР. В 1931 г. Япония укрепила свои позиции посредством завоевания Маньчжурии и привлекла к себе в связи этим внимание СССР — и, как следствие, вопрос о политической безопасности Польши до некоторой степени утратил свою остроту. Токио, в свою очередь, мог извлечь выгоду из угроз, возникающих на западной границе СССР. По этой причине японская сторона усматривала в пакте Гитлера — Пилсудского шанс сформировать альянс трех держав. Капитан Ямаваки был назначен военным атташе в Варшаве, в 1919 г. он работал военным наблюдателем в Польше{174}. Визит принца Коноэ, брата японского императора, в Берлин и в Варшаву в 1934 г. ознаменовал начало активного продвижения Японией инициативы по созданию фронта антисоветской интервенции{175}.
В 1937 г. надежды на то, что на острие удара немцы и поляки встанут сообща, возросли. Случились два события, которые укрепили убежденность в том, что крах СССР может произойти быстрее, чем казалось в 1920-е гг. В начале года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, выступая с докладом перед офицерами вермахта — слушателями «национально-политических учебных курсов», указал на то, что основным противником в предстоящей войне станет большевизм и что надлежит настроиться на «войну на уничтожение» с предприимчивым противником{176}. Он представлял линию фюрера, в отличие от рейхсминистра экономики Ялмара Шахта, который еще раз предпринял попытку усиления выгодных торговых взаимоотношений с СССР. После беседы с главой советского торгового представительства Давидом Канделаки он 29 января привез из Москвы заявления Сталина и Молотова. В заявлении говорилось о том, что их политика не направлена против интересов Германии и они готовы к ведению политических переговоров по улучшению двухсторонних отношений, при желании противоположной стороны — на условиях секретности.
Инициативу Шахта следует рассматривать в свете плана военной кампании, который был разработан Военным министерством в 1936 г. при содействии Министерства пропаганды, Рейхсминистерства внутренних дел и уполномоченного по военной экономике (дополнительная должность Шахта) и был апробирован в ходе учений, продолжавшихся семь недель. Прогнозировался «случай Ост»: большевистские государства (Россия, Литва, Чехословакия) выступали в качестве противника, антибольшевистские государства (Германия, Италия, Австрия, Венгрия, национальная Испания), в качестве союзников, остальные соблюдали нейтралитет{177}. С точки зрения экономической войны значение природных ресурсов России было чрезвычайно велико. По этой причине учитывался опыт Первой мировой войны, когда оккупация и эксплуатация сельскохозяйственных регионов России, особенно в Прибалтике, на Украине, а также сырьевых ресурсов Донецка и Кавказа рассматривались как явление неизбежное{178}. Для рейхсминистра экономики приоритетным являлся вопрос, разумно ли отказываться от этих ресурсов в период наращивания вооружений, если существует возможность их приобретения в ходе торгового обмена.
По всей видимости, Сталин, выступая с упомянутым выше предложением, стремился подорвать Антикоминтерновский пакт и отвлечь Гитлера от сотрудничества с Польшей и Японией, а значит, и от политики окружения СССР враждебными ему государствами. Но в отличие от ситуации, сложившейся двумя годами позже, когда Сталин повторно выступил с соответствующей инициативой, Гитлер в этот раз наотрез отказался от любых контактов. Гитлер положительно оценивал взаимодействие с Польшей, в 1937 г. это обстоятельство играло немаловажную роль. Министр иностранных дел Нейрат сообщил Шахту после разговора с фюрером опасения последнего. Гитлер боялся, что Сталин воспользуется такими переговорами, чтобы добиться военного сближения с Францией и Англией. «Совсем иначе обстояло бы дело, если бы ситуация в России развивалась в направлении абсолютной деспотии, опирающейся на армию. В этом случае нам надлежало бы не пропустить момент и включиться в происходящее в России»{179}.