Врата трех миров (Сказания трех миров - 4)
Шрифт:
– А что теперь будете делать вы?
– поинтересовался Лиан.
– Мы отправимся на Восток и будем жить своей жизнью. Аркимы никогда не были такими великими, как нам самим казалось, но мы выжили. И нам прибавляет мужество то, что рабство аркимов, оставшихся на Аркане, тоже закончилось. Мы бы могли покончить с ним четыре тысячи лет тому назад, если бы нам хватило храбрости бросить вызов каронам.
Мендарка тоже похоронили в Шазмаке, и всех остальных погибших. Наннолет превратился в горстку золота и сажи на полу. Аркимы истолкли каменные плиты
Когда все дела были закончены, Карану, все еще в гипсе и каркасе, привязали к носилкам. С момента разрушения Непреодолимой Преграды прошло всего десять дней, но откладывать отход из Шазмака дольше было невозможно. Нужно было многое сделать в реальном мире - единственном, который теперь у всех них остался.
В последний раз они отправились в путь из Шазмака пешком, потому что у Шанда с вратами ничего не получилось после того, как исчезла Непреодолимая Преграда. Все те, кто умел делать врата, были мертвы или потеряны, за исключением Шанда и Иггура. Но он был убит тем, что теперь навсегда потерял Ялкару и Магрету. Казалось, ему не для чего больше жить.
– Почему бы тебе не попытаться создать еще одни врата, чтобы безопасно доставить нас в Готрим?
– спросил Лиан, когда они стояли на великолепном мосту, словно сотканном из паутинки. Карана уже испытывала страдания от передвижения.
– Мне не хочется знать, работают ли еще врата, - отрезал Шанд.
– Секрет умрет вместе со мной! Без некоторых вещей нам было бы гораздо лучше.
– А ты, Иггур?
– Даже если бы у меня было в распоряжении сто врат, я бы пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей, - холодно произнес Иггур. Он винил Карану и в потере Магреты.
Дорога была долгая и трудная, приходилось идти в гору. Особенно тяжело было на продуваемой всеми ветрами тропинке, которая шла вдоль реки Гарр. Карана мучилась всю дорогу: каждый даже самый осторожный шаг носильщиков отдавался такой болью в ее теле, что она плакала. Ночью было еще довольно холодно, так что слезы замерзали у нее на щеках. Она лежала без сна, вспоминая, как хракс уносил боль, и ей хотелось его. Это не было страстное желание, но оно всегда присутствовало.
По пути Лиан отвел Шанда в сторону:
– Ты как-то сказал, что хотел бы компенсировать то, что сделал мне.
– Сказал, - равнодушно подтвердил Шанд.
– Чего ты у меня просишь?
– У Караны была старая серебряная цепочка, которую мы нашли в Катадзе. Ты заложил эту вещицу для нее, когда я был в темнице у Иггура в Туркаде. Цепочка ей очень дорога. Если бы ты мог ее забрать...
Шанд дернулся, как пара лягушачьих лапок на батарейке у алхимика.
– Возможно, ее... трудно будет вернуть. Из-за войны я имею в виду.
–
– Да.
– И Шанд зашагал вперед.
При их скорости на то, чтобы выбраться на тропу, которая вела вниз, в Готримский лес, ушло пять дней. Поздним вечером на шестой день пути они проходили мимо мрачных руин Каркарона, стоявших на утесе. Они смахивали на разбитую бутылку. Глаза Караны затуманились при мысли об отце. Жажда прибегнуть за утешением к храксу стала сильнее.
В ту ночь они продолжили путешествие, не желая разбивать лагерь на тропе. У подножия утеса был каменный мост, и отряд перешел по нему на другую сторону. Овраги, через которые Карана перебиралась после хайта, были теперь затоплены. Вскоре тут образуются непроходимые потоки. Наконец-то качалась весна.
Они позавтракали в павильоне у Черного Озера и, передохнув около часа, двинулись в путь. Носильщики осторожно ступали по горной тропинке. Лиан, который в свою очередь нес сейчас носилки, о чем-то задумался.
– В чем дело?
– осведомилась Карана.
– Да так, просто вспомнил. В прошлый раз, когда я был здесь, это меня несли на носилках. А потом как раз на этом месте появился транкс.
– Ну что же, хотя бы об этом мне не нужно беспокоиться: он давно мертв.
– Но сколько же их еще на свободе?
Последняя часть пути казалась нескончаемой, но вот они спустились с гор и оказались на хорошо утоптанной дороге, ведущей в Готримское поместье. Карану внезапно охватил страх, что ее дом постигло какое-то несчастье. Но вскоре над вершиной холма показались его каменные дымовые трубы и крыши из зеленого шифера. Готрим предстал перед ними, такой же, как всегда, маленькое старое, сильно обветшавшее, поместье. Одно крыло - в лесах, в садах уныло и пусто.
– У него заброшенный вид, - с беспокойством произнесла Карана.
Обогнув дом, они увидели с полдюжины детишек, которые гонялись друг за другом по клумбам. Одна из вишен в саду начала цвести. Дети с криком подбежали поглазеть на незнакомцев. В дверях черного входа показались люди, и среди них Карана увидела седые волосы и сутулую фигуру Рахиса - оплота Готрима и всей ее жизни с тех пор, как умер ее отец. Она издала вздох облегчения. "Рахис жив! Значит, все будет хорошо!"
Ее хотели отнести наверх, в ее спальню, и положить на огромную кровать, но, несмотря на довольно сильную боль, Карана и слышать об этом не хотела.
– Положите меня вон там, - сказала она, указывая на уголок между камином и окном в старой башне.
– Я буду там спать, пока мне не снимут гипс. Я хочу все видеть.
В тот вечер в Готриме был банкет. На нем ели продукты аркимов, которые пришедшие захватили с собой из Шазмака (правда, многие обитатели Готрима были не в восторге от причудливой иностранной еды). Вино достали из погреба Караны. Сожгли целую поленницу, чтобы все прибывшие смогли смыть с себя недельную грязь. У Караны невыносимо чесалась кожа под гипсом, но ей пришлось довольствоваться обтиранием.