Вредитель
Шрифт:
Вот тут Питер призадумался. Как же вышло, что он никогда раньше серьёзно и не размышлял об этом?
После переезда в США он действительно связался с некоторыми преподавателями-гастролёрами, представителями академической школы живописи, которые несколько раз в год посещали Прагу. Некоторое время на правах дружеского знакомства Уильямс предоставлял им картины для показа на частных выставках. Конечно, оплата тоже была, своего рода «дружеская», но это было пустяками в глазах молодого художника – на самом деле, Питер куда больше нуждался в признании своего творчества.
В свою очередь, высокая публика Нью-Йорка – читатели и критики – отнеслись
Тем не менее, Питер Уильямс не терял надежды пробиться сквозь стену предвзятого отношения: за несколько лет жизни в Нью-Йорке он выслушал много критики в свой адрес, но не сдавался до последнего… Его бывшие преподаватели видели, как молодой человек буквально сгорает на их глазах, но ничего не могли сделать с этим – от их протекции Уильямс упрямо отказывался раз за разом.
С Кэндис они встретились на одной из выставок, когда Питер в последний раз выставлял собственные работы на общее обозрение, поддавшись уговорам одного из профессоров: пожилой преподаватель попросил Питера поучаствовать в благотворительном показе, который устраивал его знакомый бизнесмен. Кэндис единственная заметила, что картины Питера были на голову выше всех остальных работ, участвующих в показе, как по качеству выполнения, так и по эмоциональному накалу сюжетов. Питер и Кэндис обменялись номерами телефонов и стали проводить время вместе.
Кэндис снимала комнату в общежитии, а сам Питер перебивался то по квартирам знакомых художников-эмигрантов, которые закончили академию раньше него и трудились в основной массе на поприще редакторов модных журналов, то по разным встречам «творцов» сомнительного происхождения – по большей части, это были бездельники или наркоманы, слабо связанные с настоящим искусством, однако у Питера попросту не было выбора, как и денег для оплаты нормального жилья.
Питеру нравилась Кэндис – она тоже хотела занять место в этом изменчивом мире, и мечтала добиться успеха в финансовом бизнесе. Они оба были чужими в Нью-Йорке: после обучения в Праге он мыслил себя настоящим европейцем, а она становилась чужаком внутри собственной страны, когда сообщала людям, что родилась в маленьком бедном городке в штате Оклахома.
По началу Кэндис боялась пылкого нрава молодого человека – ей казалось, что он такой же, как художники из романов Анри Мюрже: вспыльчивый, безответственный, с «богемной придурью» и склонностями к дурным привычкам. Людей из маленьких городков всегда настораживали такие деятели… Вот только Уильямс никогда не придерживался «спутников творчества» писателей и художников XX века: ему было плевать на алкоголь, а наркотики он считал лишь пародией на то, какие вещи может вытворять воображение в трезвом уме человека. Однажды, он сказал Кэндис, что ведущая сила художника – в его внутреннем стержне, а не в дешёвых удовольствиях. Если этот стержень есть, то настоящего творца ничто не сможет остановить на пути к славе.
Этот ответ её устроил, и они стали парой.
На четвёртый год проживания в Нью-Йорке дела у Питера стали идти совсем плохо, и она предложила ему переехать к ней – он согласился. Чем больше она
В итоге, финансовая компания предложила Кэндис переехать в Марш-хиллз – пригород Канзас-сити, где «Уоллес Реалти Менеджмент» открыло новое отделение по продаже недвижимости. Она спросила Питера, согласен ли он. Конечно, если бы он был против, она терпеливо перенесла бы его отказ, но Питер и сам уже находился в тихом отчаянии: Нью-Йорк был закрыт для него, а пользоваться авторитетом других людей, его знакомых преподавателей или друзей в модных журналах – он решительно не хотел.
Взвесив всё, художник решил начать на новом месте. Уильямс был уверен, что в «периферийном штате» конкуренция в искусстве наверняка будет меньше – тогда он думал, что ему будет легче построить карьеру вдали от интеллектуалов, способных только критиковать то, что они не понимают. Короче говоря, он положительно отреагировал на предложение Кэндис, и они без сожалений покинули мегаполис, переехав в сонный Марш-хиллз.
Спустя некоторое время, Питер и сам не заметил, как с головой погряз в хозяйственных делах. В неторопливой жизни пригорода он наконец получил больше свободного времени для творчества, избавившись от назойливой необходимости постоянно искать заработок – Кэндис получала достаточно, чтобы не беспокоиться как минимум о пропитании. Вот только его положение на сцене современных художников не изменилось; былое рвение превратилось в то, что офисные клерки называли «рутиной» – сам же Пит предпочитал называть свой быт другим литературным словом: застой.
«Канзасский-Застой» плохо влиял на настроение Питера, а вот у его жены тут конкурентов не оказалось – с теми знаниями, что она получила в Нью-Йорке, ей открылись многие двери. Никто не ожидал от обычного конторского служащего, менеджера среднего звена, такой настойчивости в ведении финансовых дел организации. Подобный подход для компании «Уоллес Реалти» был чем-то новым – и Кэндис разрушала шаблон за шаблоном.
Она была из глубинки, но разговаривала строго, по существу, грамотно определяла цели и потребности клиентов. Она была женщиной, но имела по-мужски твёрдую волю, не поддавалась на уговоры конкурентов. Она стала зарабатывать приличные деньги, наравне с другими конторскими служащими, но ни капли не изменилась – со всеми разговаривала так же вежливо, как и в начале своей карьеры.
А Питер… А что Питер? Всё это время он сидел дома, променяв своё призвание на удел домохозяина.
– Знаешь, Кэндис, – промычал Уильямс, разом вынырнув из глубоких раздумий, – я всё это время сидел дома только ради тебя… Но я художник, а не прислуга. Я мужчина, в конце концов!
– Дорогой, – ласково обратилась к нему девушка, – сколько раз я тебе говорила, что прекрасно понимаю – быть художником это твоё призвание, но призвание не приносит денег, по крайней мере в наши жестокие времена…