Вредитель
Шрифт:
– И что ты хочешь этим сказать? – Питер криво усмехнулся. – Что я должен пойти работать в эти картонные коробки? Может, мне заправщиком стоит устроиться?
– Послушай, ты прекрасно понимаешь о чём я говорю. Взять хотя бы Гарри Дэвидсона…
– О, – вскинулся Пит, – этот Гарри Дэвидсон! Улыбка на миллион долларов! Ты постоянно приводишь в пример этого говнюка, который брызгается женским парфюмом.
– Питер, он не говнюк. Ну, – Кэндис сделала неопределённое движение рукой, – может, совсем немножко выпендрёжник. Но дело же не в этом! Он работает со своей женой в нашей фирме.
– Опять ты про это?! – Пит картинно начал загибать пальцы: – Гарри, работа в вашей конторе, большой дом, ребёнок. Ты же знаешь, что я пока не готов к детям.
– Да, я знаю, – у Кэндис заблестели глаза. – А ты знаешь, сколько мне лет, Питер?!
– Тридцать, – сухо ответил он. – В прошлом году тебе исполнилось тридцать лет, и что? Мне двадцать восемь, и я совсем не…
– ТРИДЦАТЬ! – выкрикнула Кэндис и, срываясь на плач, всхлипнула: – Мне уже тридцать, а ты… Ты… Тебе легко говорить!
Питер попытался взять её за руку, но она одёрнула пальцы, резко отвернувшись. Её лицо покраснело, а худые плечи затряслись в приступе истерики.
– Почему ты не можешь быть таким, как все?! Найти себе хорошую работу, а не ходить на эти чёртовы выставки, с которых тебя каждый раз выгоняют, – произнесла Кэндис сквозь слёзы. – Я люблю тебя, но не понимаю, почему ты никогда меня не слушаешь… Ты продолжаешь рисовать эти дурацкие картины, хотя прекрасно знаешь, что они нужны только ТЕБЕ ОДНОМУ!
Питер медленно отодвинулся от стола.
Сощурив глаза, он сжал зубы и почувствовал, что находится на грани. Ещё чуть-чуть и он выскажет Кэндис всё, что думает об этой ситуации прямо здесь и сейчас. Художник молча смотрел на то, как Кэндис плачет, как она обхватила себя руками, в попытке показать Питеру, как ей плохо и какой он ужасный человек, раз довёл её до такого состояния. Что ему сделать? Утешить её, согласиться с тем, что весь смысл его жизни – его творчество, то, откуда он черпал силы всю свою жизнь, все мечты его несчастного детства о славе непревзойдённого живописца – всё это бред?! Увлечение, недостойное правильного с позиции социальной ячейки мужчины? Согласиться с тем, что большую часть своей жизни он выводил на холсте глупые писульки и кривые завитушки, которым, в конечном итоге, место на помойке?
Уильямс вспомнил, как пару дней назад в порыве разочарования выкинул картины в мусорный бак и настолько сильно прикусил губу, что, кажется, пошла кровь. Ему стало так тошно – от самого себя, от Кэндис, от Гарри Дэвидсона и от конторы «Уоллес Реалти».
– Что ж, дорогуша, – упавшим голосом произнёс Питер, – наконец-то ты сказала мне правду. Тебе всегда было плевать на то, что я делаю. На мои увлечения, на то, что мне нравится. Я всегда лишь позорил тебя, не так ли?
– Нет-нет, Питер, постой… – промямлила Кэндис.
– Верно, я всегда был только обузой для тебя. На самом деле ты бы и сама тут прекрасно справилась. Жаль, что тебе всегда приходилось умалчивать о том, что твой муж, на самом деле, не таинственный творец, а вонючий бездельник… – Питер облизнул губы, зло бросив ей: – Можешь радоваться,
Кэндис подняла голову, в попытке взглянуть мужу в глаза, но он встал и, не оборачиваясь, вышел из кухни. Быстро переодевшись, художник вышел на улицу, напоследок громко хлопнув дверью.
На улице Питер встретил чету Дэвидсонов.
Лили и Гарри были единственными, кого знал Питер из коллег Кэндис, и они часто ужинали вместе – в основном, по инициативе жены. Честно говоря, Питер искренне недоумевал, как такая женщина, как Лили может быть замужем за таким самовлюблённым кретином, как Гарри. Всегда такая добрая, милая – и немного грустная, – она нравилась Питеру, но больше в качестве собеседника. Как ни парадоксально, но Питер терпеть не мог разговор на высокие темы: он требовал уважения к своему делу, но особенно не настаивал на том, чтобы люди пытались изображать из себя знатоков искусства. На совместных встречах они говорили с Лили о разном: о фильмах, о новых детективах-бестселлерах, иногда – о разных курьёзах в риэлторском ремесле, но никогда их разговор не перетекал в вялое перебрасывание фразами а-ля: «О, так вы художник? – Ну, да. – И что рисуете? – Картины. – И как, получается?». Словом, Питеру нравилось в Лили то, что в разговоре они всегда придерживалась нейтральных тем, однако сказать такого о Гарри Дэвидсоне он никак не мог…
– Ох, старина Питер! – Гарри натянул приветливую улыбку, поймав руку Пита, и с таким энтузиазмом затряс её, что казалось, будто он здоровается не с мужем коллеги по работе, а с самим президентом Соединённых Штатов или первым астронавтом, недавно побывавшем на Марсе.
«Вот потому-то он и делает такую кассу, жополиз…», – раздражённо подумал Питер.
– Привет, Пит, – сказала Лили, искренне улыбнувшись. – Рада тебя видеть.
– Привет, Гарри, – Питер постарался скрыть недовольство, пока Гарри продолжал трясти его руку, – Привет, Лили.
– Смотрю воздух нашего маленького городка пошёл тебе на пользу, – с притворным восхищением сказал Гарри, похлопав Питера по спине. – Ты будто бы набрал вес, дружище. Как твоё высокое ремесло?
Гарри подмигнул Уильямсу и неприятно ткнул кулаком в плечо.
– Гарри, тут скорее Кэндис со своими салатами постаралась, – весело поправила мужа Лили.
– Ага, – вяло ответил Питер, пытаясь игнорировать Дэвидсона. – Кэндис делает всё, чтобы я чувствовал себя здоровым.
– Кстати говоря, по поводу Кэндис. Мы думали, что будем ужинать все вместе, – заметила Лили, вопросительно посмотрев на Питера. – Куда направляешься?
– У меня встреча.
– В такую темень? – Лили посмотрела на наручные часы и недоверчиво произнесла: – Поздновато для деловых встреч…
– Позвонили по поводу новой выставки и мне пришлось сорваться… – махнул головой Питер. Им было ни к чему знать о размолвке с Кэндис. Художник виновато развёл руками и сказал: – Так бывает, Лили, когда имеешь дело с творческими людьми…
Гарри снял очки, потёр переносицу, и жестом попросил Питера уединиться. Они на пару шагов отошли от Лили, и Гарри наклонился к Уильямсу.