Вредная терапия. Почему дети не взрослеют
Шрифт:
Мы никогда не сомневались, что у нас тоже будут дети. Мы обещали себе, что, став родителями, будем вести себя грамотнее с психологической точки зрения. Мы готовились лучше слушать, больше спрашивать, следить за настроением своих детей, брать в расчет их мнение при принятии семейных решений и, насколько возможно, предвосхищать моменты, когда им бывает плохо. Да, мы будем дорожить нашими отношениями. Мы сломаем иерархический барьер между родителями и детьми, воздвигнутый прошлыми поколениями, – вместо этого мы будем играть за одну команду, мы будем делиться опытом, мы будем дружить.
Но самое главное – мы хотели вырастить “счастливых детей”. Мы положились в этом на экспертов по психологии воспитания. Мы запоем читали их бестселлеры, где по полочкам раскладывалось, как нам следует обучать собственных детей, как корректировать их поведение и даже как с ними разговаривать.
Послушные мнению экспертов, мы усвоили терапевтический подход к воспитанию. В общении с детьми мы научились сопровождать каждое правило или просьбу устным обоснованием. Мы никогда и ни в коем случае их не шлепали. Мы в
Но чем пристальней мы следили за эмоциями наших детей, тем труднее нам было переносить неизбежные вспышки их недовольства. Чем внимательнее мы к ним присматривались, тем более явными становились их отклонения от бесконечного ряда заданных ориентиров – в учебе, в речи, в социальной и эмоциональной сфере. Каждое отклонение теперь ощущалось как катастрофа.
Мы срочно отправили наших чад к тем же самым знатокам детской психики, советами которых мы руководствовались с самого начала, – только теперь для тестирования, диагностики, консультирования и лечения. Нам было необходимо, чтобы и наш ребенок, и все вокруг знали: он не застенчивый, у него “социальное тревожное расстройство” или “социофобия”. Он не хулиган, у него “вызывающее оппозиционное расстройство”. Он не мешает другим заниматься, у него “СДВГ”. В этом не виноваты ни мы, ни ребенок. Мы изо всех сил боролись с негативным ореолом, окружавшим эти диагнозы, и в конце концов победили. Наших детей стали награждать ими все чаще и чаще.
За время, пока я писала “Необратимый ущерб”, свою предыдущую книгу, и за годы после ее публикации мне удалось побеседовать с сотнями американских родителей. Чем дальше, тем яснее я осознавала, насколько вездесущей – благодаря психотерапевтам и тем, кто замещает их в школе, – стала терапия в жизни наших детей. Насколько безоговорочно родители полагаются на терапевтов и терапевтические методы, решая детские проблемы. И насколько часто диагноз специалиста меняет самовосприятие ребенка.
Про школьное образование следует сказать особо: здесь терапевтический подход был встречен просто-таки с распростертыми объятиями. Школы объявили себя нашими “партнерами” по воспитанию и увеличили штаты сотрудников, занимающихся психическим благополучием детей: психологов, консультантов, социальных работников стало еще больше. При новом режиме на место наказаниям и поощрениям пришли диагнозы и льготы для диагностированных. У детей стали формировать систематический навык отслеживания и вербализации неприятных эмоций. Педагогов приучали видеть в “травме” главный источник плохого поведения и неуспеваемости.
Эти усилия не ставили своей целью получить на выходе сверхуспешных молодых людей. Но миллионы родителей уверовали в то, что именно таким путем выращиваются самые счастливые и адаптированные дети. И что же – при масштабнейшей за всю историю поддержке со стороны психологов и их коллег мы вырастили самое одинокое, тревожное, угнетенное, безрадостное, беспомощное и запуганное поколение. Почему же так получилось?
Почему первое поколение, избавившее детей от физических наказаний, произвело на свет первое поколение, декларирующее, что оно не желает иметь собственных детей? [5] Почему те, кого воспитывали так мягко и либерально, сделались убежденными в том, что их здоровье подточено тяжелой детской психотравмой? Почему дети, получившие несравнимо большую дозу психотерапии, чем любое предыдущее поколение, погрузились теперь в бездну отчаяния? [6]
5
“Только 55 % представителей поколения Z и миллениалов планируют заводить детей. Каждый четвертый из опрошенных в возрасте от 18 до 34 лет полностью исключает для себя перспективу стать родителем, при этом среди причин чаще всего указывается «желание распоряжаться временем по своему усмотрению»”. India, Freya. “Why Doesn’t Gen Z Want Children”. UnHerd, 20.07.2023, https://unherd.com/thepost/why-doesnt-gen-z-want-children.
6
За годы, прошедшие с тех пор, как Джонатан Хайдт и Грег Лукьянофф в своей этапной статье “Инфантилизация американского сознания” впервые обратили внимание на очевидную гиперчувствительность поколения Z, стало понятно, что состояние психики юных американцев на самом деле еще более критично и что их проблемы уже не могут быть списаны просто на “сейфтиизм” – идеологию, в рамках которой эмоциональная и физическая безопасность вытесняет все остальные ценности, тем самым вырабатывая у подростков гипертрофированное представление о том, что такое вред. Сегодняшние молодые люди ни интеллектуально, ни эмоционально не готовы даже просто выслушать тех, с кем они не согласны. Они страдают от душевной боли, как никогда раньше, и сильно отстают по всем социальным показателям взросления от предыдущих поколений.
Источник их проблемы не сводится к инстаграму [7] или снапчату. Как сообщают нам их начальники и педагоги (и они сами, кстати, тоже), представители
7
Деятельность компании Meta запрещена на территории РФ.
8
См.: Horovitz, Bruce. “Companies Embrace Older Workers as Younger Employees Quit or Become Less Reliable”. Time, 20.12.2021, https://time.com/6129715/age-inclusive-workplaces; Giddings, Andy. “Companies Refuse to Hire «Unreliable» Young Workers”. BBC News, 03.07.2023, https://www.bbc.com/news/uk-england-shropshire-66066246.
Теперь не так редки случаи, когда мальчики шестнадцати-семнадцати лет откладывают получение водительских прав, объясняя это тем, что за рулем им “страшновато” [9] . Или когда третьекурсники, празднующие двадцать первый день рождения, приглашают на вечеринку свою маму. Риски и свободы, которые практически равнозначны со статусом взрослого человека, вызывают у них только настороженность.
Это одинокие существа. Им ничего не стоит зациклиться в душевном страдании, причины которого даже у их родителей вызывают некоторое недоумение. Родители бегут за ответом к специалистам, и когда их ребенок с неизбежностью получает диагноз, они хватаются за него с гордостью и облегчением: сложная жизнь сводится к одному пункту диагностического справочника.
9
Мамы рассказывали мне об этом в личных беседах. См. также: Prince, Kate. “Study Reveals Teens Are Too Scared to Drive”. Moms.com, 13.12.2018, https://www.moms.com/teens-scared-to-drive/.
Никакая отрасль не откажется от перспективы взрывного роста, и сообщество специалистов по расстройствам психики – не исключение. Ставя нормальных детей с нормальными проблемами на бесконечный конвейер, индустрия психического здоровья штампует пациентов быстрее, чем успевает их вылечить.
Все их коррекции и рекомендации якобы во благо наших детей в основном имели негативный эффект. Пропуская гамму индивидуальных различий сквозь черно-белый фильтр функции/дисфункции, специалисты по психическому здоровью приучили наших детей думать, что у них есть “нарушения”. Действия таких экспертов всегда опираются на две предпосылки: каждому требуется терапия, и с каждым хотя бы отчасти “что-то не так”.
Они говорят об “эмоциональной устойчивости”, но подразумевают “принятие своей травмы”. Они мечтают “дестигматизировать психические расстройства”, и при этом разбрасываются диагнозами, как магическими средствами на все случаи жизни. Они говорят о “здоровье”, хотя уже пустили под откос целое поколение – самое нездоровое поколение в новейшей истории.
Эксперты от психотерапии, с вдохновением пророков нового культа, побудили миллионы родителей уверовать в ущербность своих детей, пропитали их нервозной мнительностью и сомнением в своих силах. Они поставили учителей на службу делу терапевтического образования, смысл которого заключается в отношении к любому ребенку как к эмоциональному инвалиду. С их подачи педиатры теперь могут спрашивать восьмилетнего мальчика – которого не беспокоило ничего, кроме больного живота, – не бывает ли у него мыслей, что родителям было бы лучше, если бы его не было [10] . Столкнувшись с непобедимой самоуверенностью этих новых пророков, школы демонстрировали энтузиазм, педиатры – готовность, родители – покладистость.
10
“Инструментальный набор «Суицидальность: вопросы для скрининга» (ASQ) предназначен для скрининга пациентов в возрасте от 8 лет и старше на предмет риска самоубийства”. Сайт Национального института психического здоровья, по состоянию на 12.09.2023, https://www.nimh.nih.gov/research/research-conducted-at-nimh/asq-toolkit-materials.
Может быть, нам уже пора понемногу начинать давать отпор.
Часть I. Исцеляющие да навредят
Лучшие из врачей попадут в ад.
Глава 1. Ятрогения
В 2006 году я собрала все свои пожитки и переехала из Вашингтона в Лос-Анджелес, чтобы быть рядом со своим молодым человеком. В Калифорнии к тому моменту я была лишь однажды, несколькими месяцами ранее, когда летала на встречу с его родителями. За исключением моего молодого человека и его семьи, все, кто смог бы опознать мое тело в случае безвременной кончины, проживали на атлантическом побережье.