Времена года
Шрифт:
«Носит в кармане пистолет. Наверное, военврачу личное оружие положено», — подумал о нем Матэ.
Днем откуда-то издалека донесся шум перестрелки, затем грохот артиллерийской канонады.
Во время послеобеденного обхода врач рассказал Матэ, что Временное Венгерское революционное правительство, возглавляемое товарищем Кадаром, обратилось к Советскому правительству с просьбой оказать ему помощь в подавлении контрреволюционного мятежа, развязанного силами внешней и внутренней контрреволюции. Советское правительство без промедления откликнулось на эту просьбу и приказало своим войскам помочь
— Канонада, которую вы слышите, — продолжал врач, — свидетельствует о том, что мятежники под ударами советских войск отошли в горы. Пройдет всего несколько дней, и вся контрреволюционная сволочь будет разгромлена.
Через пять дней, под вечер, сидя на краю кровати, Матэ думал о том, что скоро, видимо, сможет выйти из госпиталя. А когда выйдет, сразу же напишет Магде письмо. В этот момент дверь в палату отворилась и на пороге появился Шимон. Вслед за ним в палату вошел советский полковник. Лечащий врач только заглянул в дверь, но не вошел.
Матэ хотел встать, но Шимон опередил его, усадив обратно. Он крепко обнял Матэ.
— А я так беспокоился за вас, чего только не передумал, — взволнованно проговорил Матэ.
— Я, сынок, не раз спрашивал о тебе, интересовался твоим здоровьем, вот только навестить раньше не мог.
— Хотя бы записочку передали...
— Некогда было. Я был проводником у советских товарищей, — продолжал Шимон, показав рукой на полковника. — Это товарищ Кольцов, заместитель коменданта города.
Полковник был среднего роста, довольно плотный по комплекции. Внимательный взгляд слегка прищуренных глаз и легкая, чуть насмешливая улыбка, появляющаяся временами на его лице, свидетельствовали о том, что он относится к числу людей, которые умеют внимательно выслушать собеседника, но никакие рассказы не смогут поколебать его собственного мнения.
Полковник по-товарищески пожал руку Матэ и сел на стул, который ему подвинул Шимон. Кольцов внимательно посмотрел на Матэ, и Матэ заметил в его взгляде печаль и озабоченность. И если бы Матэ смог узнать этого человека поближе, он не остался бы равнодушным к его жизни.
Великую Отечественную войну Кольцов начал лейтенантом. Он не раз бывал в тяжелых переплетах, самоотверженно сражаясь с фашистами, пока не был ранен и контужен. Девчушка-санитарка несколько километров тащила его на себе, пока не вынесла с поля боя. После контузии Кольцов потерял дар речи и три месяца не говорил ни слова. Благодаря усилиям врачей и своему здоровью он выжил, начал говорить. Печальное известие ждало его: оба сына и жена погибли во время бомбежки. И молодой еще тогда лейтенант за одну ночь поседел, постарел сразу на несколько лет, а в глазах его появилось затаенное выражение печали...
— Советским товарищам нужна твоя помощь, — начал Шимон, обращаясь к Матэ.
— Да, нам действительно нужна ваша помощь, — подтвердил русский полковник.
— Моя? — удивился Матэ, переводя недоуменный взгляд с русского полковника на Шимона. — Чем я могу вам помочь, особенно сейчас, в таком положении?..
— Еще как можете, — полковник серьезно кивнул головой. — Шахтеры, подстрекаемые всякой контрреволюционной сволочью, бросили работу и забастовали. Вот мы и подумали о вас...
— Но я... — начал Матэ, чувствуя, что краснеет.
— Если только вы согласны, разумеется, — перебил его полковник. — Если это не будет слишком трудным для вас в вашем теперешнем положении.
— Но почему вы думаете, что именно я смогу уговорить их?..
— Венгерские товарищи считают, что лучше вас с этим заданием никто не справится. Если только, я еще раз это подчеркиваю, позволит ваше состояние, — сказал полковник Кольцов.
— Это я порекомендовал советским товарищам обратиться именно к тебе, — пояснил Матэ Шимон. — Я им все рассказал о тебе...
— Все рассказали? — Матэ вздрогнул и еще больше покраснел. Он чувствовал, как у него горит лицо. — Что же именно вы рассказали?
— А то рассказал, сынок, что настоящий человек закаляется в борьбе. Иногда он может потерпеть поражение, может быть незаслуженно обижен, может заболеть, может потерять в борьбе товарищей, но если он мужественно выстоял, не согнулся под ударами судьбы, то он настоящий человек. Таким я тебя и считаю. Мы, коммунисты, все время в борьбе, но иногда и у нас бывают промахи, ну, скажем, вот этот контрреволюционный мятеж. Значит, что-то недосмотрели, чего-то недооценили. Но мы смотрим вперед, сынок. И эти промахи исправим. Вот в самом начале этих событий и я какое-то время думал, что все можно решить одним оружием, достаточно только уничтожить тех, кто поднял на нас руку, — и победа нам обеспечена... Но ведь всех не перестреляешь, а некоторые просто заблуждаются, так ведь их не стрелять, а агитировать, уговаривать нужно, вот так-то...
— Да, понимаю, но я... — смущенно пробормотал Матэ, поправляя бинт на ноге.
— Новый секретарь обкома, — перебил его Шимон, — сказал мне, что теперь у них в обкоме будет специальный отдел по работе с шахтерами и что заведующим этим отделом намечено назначить именно тебя.
Полковник, казалось, устал. Он по-дружески положил руку Матэ на плечо и заговорил с ним так, как говорит старший брат с младшим — по-дружески и в то же время откровенно:
— Сейчас самое важное — поскорее поговорить с шахтерами, рассказать им правду. С врачом мы уже договорились. Возле госпиталя нас ждет машина.
Шимон, который был абсолютно уверен, что Матэ без лишних разговоров согласится выполнить это поручение, все же сказал, словно желая этим подбодрить его:
— Я тоже поеду с тобой.
— И вы тоже?
— Разумеется.
— Как я понял из вашего рассказа, — начал Матэ, глядя прямо перед собой, — шахтеры собрались на шахтном дворе, в забой не спускаются, выставляют какие-то требования. Сами они на это не пойдут. Значит, их кто-то подбил на это...
Шимон и полковник помогли Матэ одеться. Взяв костыли, Матэ пошел к выходу и только перед лестницей остановился и попросил помочь ему.