Время Апокалипсиса
Шрифт:
Эфир снова объемисто заполнило угрюмое невнятное мычание, которое после объяснений диктора казалось невыносимым.
Странное это обращение услышали и в Доме колхозника.
В гости к уфологам как раз зашел Аким Поликратов, местный борец за правду и демократические свободы. Борец был невысок, юрок, остронос и быстроглаз. Одет он был в коричневый костюмчик и такую же рубашку. Галстучек у него был подобран в тон рубашке. Поликратов вообще-то пришел в гости к Кононыкину и все допытывался у него, нельзя ли поместить хоть маленькую заметочку об ущемлении
– Для себя же гоню!
– горячился Аким, прижимая к груди маленькие остренькие ладошки.
– Ну, продашь кому из сочувствия бутылочку-другую, не без этого. Но нельзя ж так! Предупредить сначала надо, побеседовать... Как вы
считаете, Димочка?
– Мелок ваш вопрос для газеты, - терпеливо объяснял Кононыкин.
– Газета затрагивает серьезные вопросы, которые широкое общественное значение имеют.
– Так они ж сами мой самогон пьют, - кричал Поликратов.
– Акты на уничтожение составляют, так ведь известное же дело, как эти уничтожения проходят!
Сообщение все слушали с недоумением. Поликратова пришлось несколько раз прерывать, потом отец Николай сунул ему под нос кулак и велел замолчать. Поликратов замолчал, но попытался завершить свою историю оживленными жестами.
– Бред собачий, - уверенно сказал Кононыкин, прослушав сообщение.
– Хотел бы я знать, кто это так прикалывается!
Отец Николай промолчал: задумался, видимо, о происходящем. Он лежал на своей койке в трусах и майке, скрестив на груди руки, задрав окладистую черную бороду вверх, и напоминал космонавта, готовящегося к старту. Или штангиста, который после двух неудачных попыток в рывке настраивался все-таки взять вес.
– Не знаю, - с сомнением проговорил Ворожейкин.
– Странно все это. Телевизоры опять же не работают. Не похоже это на чей-то розыгрыш, Дмитрий. Сами посудите мертвые из могил стали вставать? Говорящую рыбу поймали? Рыжие новорожденные с родинками объявились? Странный какой-то ряд проявляется. Теперь только Всадников не хватает да железной саранчи.
– А звезда Полынь?
– поинтересовался Кононыкин.
Где она?
– Так ведь не ночь еще, Дима.
– Ворожейкин покачал
головой.
– Знаете, я сам материалист, но в этой ситуации...
– Вы думаете, что и в самом деле?
– спросил Поликратов, недоверчиво глядя на уфологов.
– Судить нас всех будут? Так это... бумагами запасаться надо. Рекомендации должны .быть... характеристики...
– Какие характеристики?
– скривился брезгливо отец Николай.
– Ты что, хочешь Богу под нос характеристики совать? С печатями? Ну, брат, ты даешь! Совсем ты, Аким, одурел. Да на хрен Богу твои бумажки нужны?
Кононыкин сорвался с постели и принялся одеваться
– Куда вы, Дима?
– удивился Ворожейкин.
– Сейчас Николай чаек поставит, мы все и обсудим. Кононыкин махнул рукой:
– Да ну вас! С вашими
– Он вдруг вспомнил, что еще не рассказывал о своем новом знакомом Ворожейкину. Сегодня познакомились. Он биологию в школе преподает.
– Конечно-конечно, - согласился Ворожейкин.
– Идите, Дима. Что ж вам в такой день дома сидеть!
Между тем на улице у правления разгорался спор. Как обычно, вечером здесь собралась теплая компания, чтобы полузгать семечки, пошлепать о стол картами и поговорить о текущих поселковых делах. На сей раз карты были забыты, да и о семечках собравшиеся напрочь не помнили. Шел жаркий спор.
– Это чечены во всем виноваты, - сказал тенором рассудительный Владимир Николаевич Степанов, работавший экономистом в мехколонне. Было ему за пятьдесят, и выглядел он нестриженым перезревшим одуванчиком, волею случая одетым в полосатую пижаму.
– Нельзя же людей, как скотину, воровать. Вот Господь и осерчал. Да и американцы хороши. Взяли и Югославию забомби-ли. А там, между прочим, священная гора была, только я забыл, как называется. А они ее забомбили! Грех, значит, на душу приняли!
– А что чечены?'- крикнул заслуженный животновод и чабан Магометов. По случаю праздника был он одет в обычный для кавказца наряд - синий джинсовый костюм и джинсовую же рубашку.
– Чуть что, сразу чечены! Я, что ли, этих заложников ворую? Я - честный!
– При этих словах смуглые и небритые щеки заслуженного чабана заметно порозовели.
– У меня на точке генерал Шпигуй не батрачит, можете проверить! Идите, смотрите! Магомет ничего не боится! Сами-то каковы? Кто у меня два года назад трех баранов из отары украл? Не вайнахи украли, русские украли! Шкуры побросали, как последние негодяи! А из них, между прочим, тулуп хороший сшить можно было.
– Ты, Магомет, генералов с баранами не путай, - веско осадил пылкого сына гор пожилой агроном Коня-хин. Был он высок, плотен и густыми бровями походил на Брежнева позднего периода. Только лицо у него было морщинистое, как земля по весне.
– Из генералов тулупа не сошьешь, это верно. Но генерал - это, брат, личность. Одно слово - персона! А твои бараны - тьфу! В них и мяса-то толком нету, так, на один зубок. Да и не мы их у тебя воровали! Ты что, хочешь сказать, что Степанов в твою кошару лазил ночью?
– А ты их растил, баранов моих?
– загорячился Магомет.
– Я про Степанова ничего не говорю, я Степанова как брата люблю, но ты пойми, баран - это тебе не генерал, баран ласку любит!
– Ну, положим, наши генералы ее любят не меньше, - рассудительно сказал Степанов, польщенный верой Ма-гометова в его честность.
– И ты, Магомет, не ори на весь баз, мы все тебя знаем как честного труженика и умелого скотовода. Но Бог на людей осерчал не из-за того, что ты свою скотину режешь да на базаре продаешь. Это вроде как по природе человеческой делается. А почему тогда все происходит? Я лично считаю, что помыслов черных много стало.