Время Бояна
Шрифт:
Одним из поводов к появлению статьи «Путь в одиночество» стала антология «Свет двуединый: Евреи и Россия в современной поэзии» с послесловием В. Кожинова. Это издание Валентину Сорокину принесла я. Заодно уж расскажу и о том, как я в первый и в последний раз увидела Кожинова. Дело было в ИМЛИ, рабочая группа обсуждала создание вузовского учебника по литературе второй половины XX века. Кожинов выступал со своими предложениями в раздел поэзии. Его позиция была вполне традиционной: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина… Эти три имени прозвучали точно, первыми, остальных я не запомнила. Следом выступал Валентин Сорокин: «А как же Василий Фёдоров, Борис Ручьёв, Людмила Татьяничева?..» Вёл заседание Виктор Петелин. Чем дело закончилось, не знаю — вскоре мне надо было уходить. Кожинов запомнился мне человеком спокойным, уверенным, чуть рассудочным — «интеллигентным». «Прозаическая пристальность
Недавно, готовя для выкладки на интернет-портал «Хронос» сборник литературно-критических статей Валентина Сорокина «Благодарение», я невольно перечитала очерки, посвященные Василию Фёдорову, Борису Ручьёву, Людмиле Татьяничевой, а после и всю книгу (в ней около двадцати персоналий). Я была поражена гармоническим единством, которое открылось мне: рассказывая о сильных сторонах творчества своих героев, автор в то же время нигде не преувеличивает их достоинств. Что удивляет? Все эти поэты поразительны своей независимостью. По технике они несравнимо выше многих нынешних «звёзд», по глубине выражения — выше намного, по форме — разнообразны, а главное, всех их отмечает цельность мировосприятия. Это художники в подлинном смысле этого слова (особенно меня поразил Борис Ручьёв).
Нет, это не плакатная советская поэзия (Безыменский, Межиров). Это не ядовитость диссидентства, не пустозвонное подражание «модам», не больной андеграунд, не надуманный «миф», чтобы казаться загадочным, умнее, чем есть. Это русские люди в лучшем своём выражении. Талантливые, отборные. Самобытные и самодостаточные. Целый пласт первоклассных поэтов, заслонённых, впрочем, более крикливыми и модными «поводырями», которые потом и подвели страну к пропасти.
Но Россия всё ещё держится на остатках самобытности: да, «моднее» быть в конъюнктурном искусстве, это принесёт больше славы, а всё же, как привлекательна самобытность, самостоятельность и самостояние на земле! «Никогда не победят красоту патлатые твари!», т. е. черти. Юрию Кузнецову было доступно это чувство — чувство красоты. Это видно по таким его стихам, как «Раздумье» (1967), «Отсутствие» (1967), «Я любил её чисто и строго» (1967), «Диван» (1969), «Муравей» (1969), «Не сжалится идущий день над нами…» (1969), «Водолей» (1970), «За сияние севера я не отдам…» (1970), «Авось» (1971), «Ночь уходит. Равнина пуста…» (1974), «Распутье» (1977). Он был поэтом: «Эти ласки на грани смешения / Человека, огня воды». Но почему же естественное, как мне кажется, для любого человека чувство красоты, оказывается не доступным биографу Кузнецова?! Это что, порок рождения? Болезнь? Вирус?
Но так недолго заразить и всю газету — превратив её в собрание недостоверных слухов, писательских склок, скандалов и прочей грязи. Разве такое «удобрение» пойдёт на пользу нашей словесности?! Давно ли Юрий Горюхин призывал (по моей просьбе) подписываться на «ЛР», и вдруг, он же назван «г-ном Гостюхиным», гонителем свобод, душителем литпроцесса в Башкирии. Я-то Юру знаю 15 лет, мы вместе с ним учились, ходили на семинары к «деду» (Николаю Семёновичу Евдокимову, Царствие ему Небесное, хороший был писатель), создавали журнал «МОЛОКО»… Горюхин, автор тонкой ироничной прозы, главный редактор «Бельских просторов», классический интеллигент-очкарик — гонитель?!.. (Ну тогда я не знаю, как назвать самого В. Огрызко. Великий Инквизитор, что ли?!..) Но разве возня вокруг «г-на Гостюхина» добавила газете авторитета?! А история с журналом «Север», с публикацией юбилейного интервью Елены Пиетиляйнен?! И тут «дорожно-моечная машина» проехала мимо — правильно, у людей праздник, самое время их вспрыснуть, «освежить отношения»… И что, «слово истины», увеличило «ЛР» число подписчиков в Карелии?! Или дело не в людях, а в собственных амбициях: у меня в руках газета, что хочу, то и ворочу?.. Борьба за читателя — обитателя цэдээловского буфета? Тогда тираж — 4800 — это ещё не «дно», падать можно и дальше.
Я пишу эти строки не только с болью, но и с горечью, и с недоумением. С горечью потому, что в трудный момент жизни именно «ЛР» поддержала меня. Здесь в неискаженном виде вышло несколько моих рассказов — «На Белорусской площади», «Тополь серебристый», статей — «Возвращение великой книги», «Наш современник доктор Чехов», интервью. Газета наградила меня солидной премией — я тоже это помню. А недоумение моё связано с тем, что я думаю: что же находит во мне главный редактор «ЛР», чей «художественный метод» мне столь чужд? Неужели он видит во мне начатки дурных нравственных качеств, которые, как он считает, могут во мне бурно развиться?!
Грустно, что литературная жизнь в нашей стране складывается так убого. Есть «островки» уходящего в небытие великого архипелага, а «точек сборки» — до обидного мало. Не склоками нужно заниматься «ЛР», а важнейшей задачей — формированием русского национального самосознания (страна-то
Ну а теперь стихи Валентина Сорокина. Одни из его любимых, и моих тоже. Потому что должно быть в этой статье что-то не просто хорошее, а очень красивое. Поэтов надо любить при жизни и по-настоящему. За стихи, а не по заказу. Так я думаю.
Время Бояна
Поэзия Валентина Сорокина похожа на утренний летний луг, наполненный цветением, росой, пением птиц, солнцем и радостной силой молодости:
В этих белых рощах соловьиных Бродит лось, доверчивостью смел, Я в стихах, как в золотых былинах, Всю тебя, глазастая, воспел…Давным-давно, в свои 16 лет, в провинциальном городке Калач, что в Воронежской области, купила я, сэкономив деньги на нескольких школьных завтраках, томик стихов «Посвящение». Сразу, с первого прочтения, запомнились строки:
Полюби меня крепко, Чтоб единой судьбой, Словно дерево с веткой, Был я связан с тобой.Я училась в Воронеже, уехала работать в Москву, и везде возила с собой два мешка книг — личную библиотеку, составленную преимущественно из классики. Скажу честно, я не знала ровным счётом ничего о поэте Валентине Сорокине — его не показывали по телевизору, не рекламировали в СМИ. И потому я решила, что он из плеяды поэтов, рано ушедших из жизни:
Над головою вскинув руки Стою один среди полей. Как человеческие муки, Я слышу крики журавлей.В августе 1995-го абитуриенты во дворе Литинститута шумно обсуждали перспективы поступления — экзамены позади, осталось только собеседование. Я отвлеклась от разговора — мимо шёл человек — стремительная походка, тёмно-синий костюм, посеребрённые волосы, благородное лицо. Он мельком взглянул в нашу сторону, и меня поразили его глаза — в них было столько доброты, силы и страдания! Я совершенно точно поняла, угадала, почувствовала: это — необычный человек, доселе такие люди мне никогда не встречались! В его глазах было что-то отрешённое от сует повседневной жизни и в то же время невероятно, непостижимо красивое. В эти же секунды я твёрдо решила: я буду учиться только у этого преподавателя! Волна радостного предчувствия захлестнула меня: какое счастье, что здесь, в Литературном институте, есть такие люди!