Время для чудес
Шрифт:
– Нет. То есть да… Короче, квартирушечку здесь прикупил. Так сказать, запасной аэродром…
– Хм. Понятно.
– Нет, ты не подумай… Никакого криминала…
– Боже мой! Да не оправдывайся ты! Какое мое дело, собственно…
– Нет, но… Я все же объясню. Вот ты спросила: счастлив ли я? Могу прямо ответить, без всяких ужимок и прыжков. Нет счастья, Лида.
– Но есть покой и воля? – не скрывая сарказма, усмехнулась она.
– Вот именно. Покой и воля, – сдержанно подтвердил Евгений. – Ты даже не представляешь, каким трудом они мне достались. Какой кровью. Я теперь на мир по-другому смотрю. Он, оказывается,
– Но почему? – заинтересованно подалась к нему Лида, пристально всматриваясь в возмужавшее лицо одноклассника.
– Почему? Тут нет никакой тайны. Наоборот. Все проще пареной репы. Мы с женой разные люди. Настолько разные, что просто поражаюсь – как меня угораздило на ней жениться! Ведь то, что меня бесит в ней, я и раньше замечал, до свадьбы еще. Увы! «Рассудок сумрачный молчит, когда свой адский бал вершит и побеждает голос плоти».
– Ну, ты и сказал!
– Это крик души, Лида. Я долго терпел. Почти семнадцать лет. Но всякому терпению, как известно, есть край. И я дошел до этого края. Если бы не квартира, которую купил два года назад, не знаю, чем бы все закончилось…
– А просто разойтись ты не пробовал?
– Хм. Для кого-то это самый простой выход, но не в моем случае. У нее инвалидность… По моей вине. В ДТП попали. Я отделался царапинами, а у жены сотрясение мозга, несколько переломов. Еле выкарабкалась.
– Сочувствую.
Они вновь замолчали. Лида вдруг недобро подумала, что ничего не меняется в этом жестоком мире. Женщины стареют, болеют, становятся обузой для мужчин, которые с годами лишь набирают и во внешности, и в значении… Ишь какой мажор стоит! Вальяжный, холеный… Кто бы мог подумать, что из худого нескладного подростка получится такой денди.
– Лид, тебя проводить? – прервал ее размышления Евгений. – Поздно уже.
– А? Нет! Что ты! Мне тут… недалеко. Я пойду. До свиданья, Женя.
– Постой! Как же так? Двадцать лет не виделись, даже не поговорили толком и разбежимся в разные стороны?
– А о чем говорить? Вспоминать школу? Что-то не хочется. И погода не располагает…
– Может, в кафе зайдем?
– Ну вот еще! Я не одета, без макияжа и вообще…
– Да-а, аргументы тяжелые, – усмехнулся Евгений. – А мое мнение тебя не интересует?
– Какое мнение?
– Ты по-прежнему красивая, даже ненакрашенная, – с ласковой интонацией произнес он, и лицо его озарилось юношески открытой улыбкой.
– Ну, ты скажешь, – смутилась Лида, тронутая то ли комплиментом, то ли этой неожиданной улыбкой.
– А знаешь что? Поехали ко мне? Чего мы мокнем под дождем? Машина здесь, на стоянке. Хлеба я купил, нарежем бутербродов, пожарим яичницу. Идет?
– Ну, я не знаю… Поздно уже. Все это на авантюру смахивает…
– Брось комплексовать! Едем!
Он подхватил растерявшуюся Лиду под руку и решительно повел в сторону ближайшей парковки.
– Ничего, что я так наворачиваю? Честно говоря, с утра ни маковой росинки. Да и утром только кофе и сигарета – вот и весь завтрак.
– Ешь, ешь.
Лида заботливо подкладывала в его тарелку то ломтик колбасы, то салат из огурцов, сама же маленькими глотками пила остывший чай.
В душе у нее творилось нечто странное: чувства наплывали одно на другое, не успевая
Квартира-студия была довольно просторной, дизайнерски решенной, оборудованной новейшей электроникой. На стенах висело несколько картин, выполненных в абстрактной манере.
На вопрос Лиды, чьи это работы, Евгений почему-то смешался, ответил не сразу, дескать, это малоизвестный молодой художник, о котором она вряд ли слышала. Улучив момент, Лида смогла разобрать мелкое факсимиле в нижнем углу одной из картин. Молодым художником оказалась некая Анита Самойлова.
И вновь внутри шевельнулось что-то неприятное. Почему он не ответил прямо: мол, картины написала Анита Самойлова, молодая и талантливая художница. Получилось, будто выкручивался, боялся сказать правду.
«Господи, ну не жена ведь я ему и не любовница, – усмехнулась Лида, – зачем передо мной-то юлить».
Так и сидела за столом, прихлебывала холодный чай, путаясь в ощущениях и мыслях.
А Евгений тем временем наелся, попросил разрешения закурить, и, откинувшись на спинку стула, пустился в воспоминания юности.
– А помнишь новогодний бал в десятом классе?
– Бал? – рассеянно переспросила Лида. – Да, помню. А что?
– Как мы с тобой зажигали, а? Наш испанский танец. Публика ревела от восторга. И главное, не репетировали, чистый экспромт.
– Ну, я бы не назвала это танцем, – скептически пожала плечами Лида. – Так, несколько телодвижений под хабанеру.
– Но зал рукоплескал.
– Просто никто не ожидал от нас. Весь класс – в костюмах из оперы «Кармен», входим в зал, напевая «У любви, как у пташки, крылья». Учителя были в шоке.
– А помнишь, как Сашка Головин пустил петуха, вытягивая «так берегись любви моей»?
– Ха-ха-ха! Да уж, прикольно.
– Нет, что ни говори, а класс у нас был супер. Сплошной креатив! Просто фонтанировали идеями.
– А сколько талантов! Ивлев стихи писал, Галка Носенко на фоно играла, ты на гитаре. Кстати, что-то не вижу инструмента. Забросил?
– Давно. Еще в универе.
– Жаль. У тебя хорошо получались дворовые романсы. До сих пор в ушах «Голуби». Помнишь?
– Еще бы. «Тише, люди, ради бога, тише! Голуби целуются на крыше». Увы, детство кончилось. Не вернешь.
Он ностальгически вздохнул, красивым движением стряхнул пепел, затуманенными глазами посмотрел куда-то в окно.
Лида поймала себя на том, что ей нравится смотреть на Женю. Куда исчез тот неуклюжий, вечно стесняющийся паренек, краснеющий от ее случайного взгляда? Сейчас перед ней классный мужик – поджарый, широкоплечий, элегантный. Взять его одежду. Казалось бы, ничего особенного – синяя с белым рубашка поло и джинсы. А как сидят! Или манера курить – чуть небрежная, с ленивым прищуром – откуда она? Когда он обрел непринужденность движений, гармонию внешней и внутренней сущности?