Время дня: ночь
Шрифт:
— Так, ведь, на кварцах частоты не написаны! Они же все под условными номерами! Нужно, небось, в специальную таблицу смотреть!
— Ты с ним не поспоришь, когда распекает!
— Выходит, он тут у тебя похлеще "Летучего"…
— А это и есть "Летучий"! Его старшой брательник…
Пройдя через калитку в заборе, товарищи прошли мимо жилых домов, у одного из которых сидела маленькая собачонка, сначала злобно зарычавшая на Сашку, а потом затявкавшая.
— Чьи тут собаки-то? — поинтересовался он, оглядываясь.
— А тут как раз семья моего командира живёт: жена
Минут через десять он вернулся, пряча под гимнастёркой какой-то свёрток и сразу передавая его Сашке.
— Держи, чтоб никто не видел…
Наконец они снова оказались в гостинице, закрыли за собой дверь на ключ.
В свёртке оказались два гранёных стакана и буханка чёрного хлеба. Так как хлеб был черствее того, что привёз с собой Саша, то в первую очередь решили расправиться с ним. Наполнив стаканы доверху, выпили за встречу. Не дожидаясь действия вина, сразу выпили по второму, а потом принялись за протухшую слегка колбасу, что привёз в собой Сашка, и Игорев чёрствый хлеб.
Через пол часа Игоря "забрало".
— Спасибо, что приехал, Хэнк… — пробурчал он, располагаясь на топчане. — Ты меня извини… Я теперь хотя бы высплюсь немного… Разбуди меня, к вечерней поверке…
Ночевать солдат был обязан в казарме.
На второй и третий день повторилось то же самое: как только Игорь приходил утром из казармы в гостиницу, они усаживались за стол, выпивали по два стакана вина, а потом Игорь отключался на целый день. Вечером Сашка будил его, давал ему ещё немного выпить, и солдат отправлялся обратно в казарму. Весь день, пока его друг спал, Саша маялся, не находя, чем заняться. Вечером третьего дня, прикончив всё остававшееся вино, друзья попрощались. Саша проводил сонного полупьяного солдата до какого-то забора, через который тот перелез, чтобы сократить расстояние, а потом навсегда исчез…
На обратном пути к гостинице через воен-городок неожиданно сзади на Сашку набросилась та самая маленькая собачонка, что рычала на него два дня назад, и, больно укусив за пятку, убежала прочь.
Мучаясь от боли, переночевав последний раз в гостинице, утром юноша пустился в обратный путь. Сумка его теперь была почти пуста, и, хромая, он всё-таки преодолел обратную дорогу, добрался до шоссе, остановил попутную машину и к концу дня добрался до города, где жила Соня…
…Саша едва дождался, когда Анатолий отправится домой. Соня поместила "брата Андрея" в своей комнате. А сама ушла ночевать в другую — к бабке.
Утром девушка, вместе с бабкой, уходя в церковь, попросила Сашу соблюдать конспирацию: приходить в костёл некоторое время спустя, а после службы постараться вернуться домой никем не замеченным.
Месса была на польском языке. И порядок её несколько отличался от московского. На причастии все прихожане встали в два
Эта заминка привлекла к Сашке всеобщее внимание. Чтобы не навести никого на след, он поспешил покинуть храм, и чтобы зря не беспокоить Соню с её бабушкой гулял по городу почти весь день.
— Брат, тебе не следовало причащаться! — упрекнула его девушка, когда он вернулся, робко взглянув Саше в глаза и смущённо отводя взгляд. — Все обратили на тебя внимание… И ксёндз потом меня спросил, кто ты такой…
— Извини, Соня… — Саше стало неловко. — Всё было так неожиданно… Все выстроились в два ряда… Я просто не знал куда деться… Если бы я не стал причащаться, тогда бы на меня обратили внимание ещё больше… — Смотря на Соню, мысли юноши терялись — Соня была красивой. — Что же ты ему ответила?
— Я сказала, что ты — мой брат, из Москвы, — ответила Соня. — Ведь это же так и есть на самом деле… Ведь ты мне брат во Христе…
Они сидели за крошечным самодельным столиком — копией того, что был в Москве у Санитара, Вовы, Сашки и, наверное, у всех других экуменистов, даже у тех, с которыми Саша ещё не был знаком… На столе тоже стояла свечка, на чайном блюдце, рядом лежал коробок спичек, чётки… Саша и Соня сидели на таких же, как у всех их единомышленников, туристских раскладных стульчиках…
Соня принесла Саше чаю и чёрного хлеба. Больше, по-видимому, у неё ничего не было из еды.
— Ты извини, — сказала девушка, — Сахара нет… Я его не ем…
Саша отхлебнул чаю, оказавшимся совсем прозрачным.
— А что ксёндз тебя спросил? — поинтересовалась Соня.
В комнате было очень тихо. От близости земли пахло сыростью. Окошко, под самым потолком, за спиной Саши превращало день в сумрак вечера. На одной из белёных стен висел деревянный крест. На другой — страница из древнего Евангелия, того же, что была у Санитара, но только с другим текстом.
— Он спросил, крещёный ли я. — Саша опустил чашку с чаем на стол. — А я не растерялся и ответил по-польски: "Tak".
Соня печально улыбнулась.
— Да, брат, Андрей! Тут ведь не Москва… Всё на виду, все друг друга знают… Кто-то уже сообщил ксёндзу, что ты здесь…
— Ну и что?! — воскликнул Саша. — Разве к тебе никто не может приехать?
— Может-то — может… Только за мной и так следят! А теперь пойдут кривотолки… — Соня вздохнула. — Меня, ведь, не раз вызывали в милицию… Почему, мол, молодая, а работаю в церкви? Почему не иду, как другие, на Завод? И в самой-то церкви я — как "белая ворона"… Если б не моя бабушка… — Соня замолчала, смахнула набежавшую слезинку. — Она — старая… И я, как бы, при ней… — девушка выделила "старая" и "при ней", сглотнула слюну. — А больше, ведь, у нас — никого, кто понимал бы так, как вы, московские… Только, вот, Анатолий один. И всё!