Время дня: ночь
Шрифт:
— На! — грубо сказал "Бурый". — Урыл бы я тебя! Но ты — хороший мужик. Глаза у тебя добрые. А то бы щас ползал у меня тут на карачках!
Он сунул в рот новую сигарету. Володя сразу же бросился зажигать спичку. Прикурив, "Бурый" сказал:
— Смотри! Если кто будет приставать, скажи, что "Бурый" уроет. Меня тут все знают. Понял?
— Понял, — поддакнул дворник.
— Я — хулиган! — повторил "Бурый". — Хош? Сейчас урою тебя! Будешь ползать тута на карачках!
Неожиданно он схватил левой рукой Володю за грудки и размахнулся правой, готовясь нанести
— Ур-р-р-ою! — медленно произнёс он, приближаясь к дворнику всем телом.
— Перестань, старик, — сказал Володя спокойным голосом. — Ты — хороший парень! И вовсе не хулиган. Зачем бить? Никому пользы не будет. Ведь ты же всё понимаешь!
Парень опустил руку.
— Ладно! — сказал он. — Глаза у тебя добрые! Не могу бить… А то бы щас у меня… ползал!..
— Пошли! — бросил он приятелю. — Не будем трогать. Хорошие ребята.
Он снова обернулся к Володе и протянул руку.
— Если кто привяжется, скажи мне. Ур-рою! Меня все здесь знают. Я — "Бурый".
Он повернулся к Сашке и тоже протянул руку. Сашка поспешно пожал её.
— "Бурый", — сказал парень.
— Саша, — ответил Сашка.
Хулиган повернулся и зашагал прочь. Его приятель поспешил за ним следом.
— Надо уходить! — сказал дворник, когда хулиганы удалились на приличное расстояние, — А то, как бы, не вернулись…
— Ты думаешь, что могут?
— Да. Это — такой народ…
Володя сунул бутылку во внутренний карман плаща и набросил на плечо свою сумку.
— Хорошо, что водку не увидели, — заметил Саша.
Приятели не стали возвращаться прежней дорогой, а направились вниз с холма через лес напрямик к городу, в расчёте, что по дороге найдут приятное место, где бы выпить.
— Ты — молодец! Здорово держался с ним! — сказал Сашка, когда они уселись на поваленное дерево и сделали по глотку.
— Знал бы ты, скольких это стоило мне нервов! — ответил Володя.
— Здорово ты про Сивухина-то загнул!
— Голь на выдумку хитра! — Володя поднял с земли заржавелую консервную банку и отбросил в сторону. — Не стоило, правда, говорить, что мы — из Москвы. Это могло вызвать зависть. Но они-то, оказывается, опасались, что мы — деревенские, и пришли за их бабами. И тут Москва наоборот помогла!
Сашка засмеялся. Водка начинала действовать. Испуг от встречи с хулиганами проходил.
— Они-то, тоже — городские! Куда уж дальше! Оказывается есть ещё и деревенские!
— Видишь, оказывается, правильно рассуждаешь! Деревенские у них отбивают баб, потому что своих не хватает. И видно, завидуют, что они — "городские". Так и эти могут завидовать, что мы — "городские", ещё более них, потому что мы — из Москвы… Но видно сейчас это оказалось не самым главным, потому что деревенские им, видно, здорово насолили…
— Да, деревенские, видать сильны! — хихикал Сашка. — Видать всех баб перетрахали..!
— Главное, запомни, через
— А зачем, говоришь, смотреть в глаза?
— А затем, что он — как животное. А когда животному смотришь в глаза, то оно не выдерживает. Потому что чувствует, что ты сильнее его, сильнее психологически. А если ты сильнее — значит лучше не связываться. Ведь оно не умеет рассуждать и анализировать, как мы сейчас… И если что-то не вписывается в его стереотип, то вызывает подсознательное опасение.
— Значит, ты, выходит, загипнотизировал самого "Бурого"! — воскликнул Сашка. — И надо ж, верно-то как! И кличка даже у него! Действительно, всё, как в мире животных!
Друзья рассмеялись.
Скоро водка была допита и все сигареты выкурены. Молодые люди направились в обратный путь. По дороге дворник сочинил четверостишие, записал его в блокноте и прочитал Саше:
Будет падать ледяная глыба, Оторвавшись от карниза крыши, Под которым буду проходить я. Промахнётся, думаю, она!— Где же здесь рифма? — удивился Саша.
— А рифма не нужна ответил дворник. — Я — автор и поэтому я отменяю все рифмы! Это, старик, называется "белым стихом"!
Они благополучно добрались до станции, сели в электропоезд и вернулись в Москву. Расставаться не хотелось, и Володя пригласил Сашу к себе домой. Сашка остался у него ночевать, а утром, с увесистым свёртком, в котором была завёрнута Библия, он ехал на работу, заранее уже мечтая поскорее оказаться дома.
На Заводе он отпросился с обеда, выдумав, что нужно провожать какого-то родственника на вокзал. Забрав свёрток с Библией из заводской камеры храниения, куда он сдал его утром, к вечеру, благодаря большому количеству чая, Саша почувствовал себя в состоянии сосредоточиться на чтении. И в то время, как родители смотрели по телевизору какой-то довоенный фильм, он заперся в своей комнате и стал читать.
До поздней ночи Саша просидел над Евангелием от Матфея, оказавшемся глубоко созвучным его мыслям и чувствам. Оно тронуло его так, что читая повествование о Распятии, он склонялся над книгой и, как маленький мальчик, тихо плакал. Чувство глубокого сострадания Христу наполняло его душу…
Юноша ненадолго заснул и, проснувшись по будильнику, ощутил необыкновенную радость — несмотря на то, что нужно было идти на Завод. И эта радость была связана с тем новым, что он нашёл для себя в ночном чтении и чего ещё не осознал до конца, но что каким-то чудом вошло в его душу и осталось там.