Время дня: ночь

Беатов Александр Георгиевич

Саша Слепняк, давнишний приятель дворника, несмотря на то, что получил "жёлтый билет", занимал хорошую должность начальника по снабжению в "Институте Физики Земли". Дворник жаловался на него Сашке в шутку, что у начальника должен был быть казённый спирт в немереном количестве. И тем не менее Слепняк, встречаясь с дворником всегда был почти "на мели", всего лишь с несколькими рублями в кармане, которые он выкладывал в самом начале, а потом "проезжал" за счёт других, напиваясь "до усмерти". Иногда, правда, удавалось его "раскрутить" и заставить пьяного притащиться к нему на работу, чтобы выпить спирта. Слепняк уступал редко,

из-за опасения потерять работу. К дворнику он тоже приезжал редко, хотя и дружил с ним чуть ли не со школьной скамьи. На этот раз, вчера, он приехал к нему за консультацией по поводу того, как можно вывести триппер, которым заразился, не прибегая к официальным лечебным заведениям.

Всё это вспомнилось сегодня Сашке, и ему стало противно. От одного воспоминания вчерашней пьянки, начинало мутить.

— Не бойся, — говорил Володя, наливая вино, на которое раскошелился Слипняк, — триппер передаётся только через кровь или секс. — Но, всё-таки, ты правильно сделал, старик, что при встрече не подал мне руки… Я сразу понял, что у тебя что-то не в порядке… Уважаешь старых друзей…

Саша занял очередь к терапевту и начал "прокручивать" в голове последовательность своих жалоб на здоровье, с которыми думал обратиться к врачу.

Сначала он пожалуется на озноб, на сердцебиение, на плохое самочувствие в целом, неопределённо… Затем, когда врач ничего не обнаружит подозрительного, скажет о тревоге, раздражительности, страхах… Что будет дальше? Будет "судьба" или "не-судьба", как шутили между собой Сашка и Игорь.

Пока сидели в очереди, то ли от предшествовавшего пьянства, то ли от волнения перед ожидаемым "спектаклем", Сашку начало "колотить" настоящей дрожью. И он решил не мешать этой дрожи делать своё дело, будто в нём стало жить две личности: одна — прежний Сашка, другая — новый Сашка, умнее и мудрее первого Сашки, совершенно безразличный к физическому Сашке, который отныне полностью подчинялся своему новому "Я". И это второе большое "Я", узнав о волнении маленького "я", дало ему волю, понимая, что так будет на руку обоим.

— Ну, как? — спросил Игорь, когда Сашка вышел от терапевта.

— Во-о-от, — заикаясь от продолжавшейся дрожи, ответил Саша и протянул товарищу талон с направлением к психо-терапевту. — Машина начинает рас-к-кру-чи-чива-ться!

Друзья пошли к другому кабинету. Игорь, видя, что Сашка сам не в себе, заикается и дрожит, помог ему найти нужный кабинет.

— Ты со мной больше не ходи, — попросил Саша.

— Это почему? Решил отделиться? — пошутил Игорь.

— Нет… Если я "загремлю под памфары", то тебя начнут "колоть"… Лучше, чтобы ты ничего не знал…

— Да. Брось ты пороть! — возмутился Игорь.

— Хорошо! Я не буду пороть… Слушай… — Саша говорил с большим трудом, и голос его то и дело прерывался от того, что ему нужно было задержать дыхание и побороть подступавшую икоту. Игорь почувствовал, что Сашка впервые заговорил с ним серьёзно, как никогда.

— Игорь… Спасибо за твою поддержку… Ты — настоящий друг… Но мне нужно сосредоточиться… Чтобы всё получилось так, как надо… Жди меня в цехах… Я потом тебе всё расскажу… Иди… А то у меня дрожь пропадает… Все усилия пойдут прахом… Иди…

— Ну, что ж! — с некоторым недоумением глядя на изменившегося товарища, сказал Игорь. — Ни пуха, как говориться, ни пера… Не буду мешать…

Сашка не ответил ему: "к чёрту", как полагалось,

подумав, что в этом суеверном заклинании отнюдь нет упования на Бога. А Игорь задержался было на несколько секунд, чтобы услышать ответ, но потом повернулся и зашагал прочь к выходу, будто бы обидевшись.

До начала приёма оставалось минут сорок. Можно было пойти в цех, чтобы показаться на глаза мастеру, окунуться в привычную жизнь. Но уже вчера Саша решил, что ему терять больше нечего. Этим решением он как бы "сжигал мосты", шёл в а-банк.

"Во что бы то ни стало я должен получить направление в больницу!" — говорил он себе, сидя в полутёмном коридоре "Здравпункта". — "Сегодня — или никогда — всё должно решиться!"

"Если не выйдет сразу", — вспоминал он вчерашние слова Слипняка, — то не выйдет и потом!.. А главное — бойся стукачей!"

Стрелки часов, висевших вдали, над выходом к лестнице, дёрнулись.

Он остановился у двери кабинета с табличкой "НЕВРО-ПСИХО-ТЕРАПЕВТ". Постоял в нерешительности, прошёлся взад-вперёд по коридору, стараясь сосредоточиться на своей дрожи и вызвать прилив волнения. Но дрожь почему-то пропала. Будто он уже выпустил весь пар в кабинете у первого врача и уже не мог найти в себе сил для нового "представления". К тому же и долгое ожидание утомило. Он чувствовал себя вполне спокойно. Вконец устав от ожидания, Саша снова приблизился к двери, постучал и вошёл в кабинет…

— Здра-сте… — сказал он робко, каким-то не своим голосом. — Можно?

— Входите, — ответила врач, сидевшая за столом и быстро записывавшая что-то в больничную карту. Не подняв головы она добавила:

— Одну минуту! Присядьте!

Саша опустился на край стула, стоявшего у стены, рядом с входной дверью. Врач перестала писать, подклеила в карту исписанный листок, отложила в сторону.

— Проходите сюда! — сказала она, приглашая Сашу на стул, рядом с её столом. — Садитесь!

Юноша поднялся, робко прошёл вглубь кабинета, сел и невольно подумал, что со стульями вышло удачно.

— Вы у меня уже были, или в первый раз? — спросила врач, вглядываясь в лицо юноши.

— В первый раз… — Саша смотрел на талон в своих руках. Мысли его смешались и он забыл всё, с чего собирался начать.

— Ну, что вы хотите мне сказать? — врач изучающе всматривалась в лицо пациента.

— Вот… — Почувствовав, что лучше положиться на самотёк, он протянул направление.

Психиатр легко перешла на "ты", стала сама расспрашивать о его самочувствии. Он отвечал односложно, как бы, вынужденно. Говорил, что стал рассеянным, что чувствует постоянную тревогу, боится мастера, раздражается, стал выпивать, не хочет ходить на работу…

Саша говорил о своём самочувствии и не лгал, потому что всё это было действительно так, как он говорил. Только до сих пор он не придавал этому такого значения, поскольку не было и острой нужды облекать в слова свои переживания. Да и некому было высказать, чтобы найти сочувствие.

"Сказанное слово — серебренное, несказанное — золотое" Так ли это? Кажется в глубокой древности серебро ценилось выше золота. Не зря говорится: "Есть на серебре". "Есть на золоте" — как-то не звучит. Впрочем, подобная энантиосемия меньше всего сейчас занимала голову подростка. Не сказал, правда, Саша о том главном, от чего он более всего приходил в болезненный трепет; умолчал о том страхе, из-за которого пришёл сюда…