Время дня: ночь

Беатов Александр Георгиевич

Приехал он в Сокольники, на улицу "Матроской Тишины", где в непосредственной близости с воинской частью и по сей день находится известная тюрьма. Встретил его и провёл через проходную любезный низкорослый офицер, в фуражке, стал водить по казармам по каким-то помещениям и канцеляриям, что-то показывать, рассказывать о распорядке жизни в их военной части, — выполняя приказ того, кто пригласил Сашу через радиоклуб для ознакомления с местом, где ему предстояло служить. Удовлетворив любопытство подростка, офицер уже проводил было его к выходу, но, вдруг, неожиданно забыв о Сашке, остановился над каким-то солдатиком, ползавшим по полу на коленях с мокрой тряпкой, и стал его матерно распекать

за то, что тот его не заметил и не отдал чести. Солдатик вскочил, вытянулся в струну, замер… Замер и Сашка, поражённый лицемерием офицера… Контраст был слишком велик: как любезно вежливо тот обращался с Сашей — и каким зверем он обернулся со своим подчинённым…

"Вот оно как!" — подумал Саша, выходя из проходной. — "Это он вежливый со мной, покуда я ещё не в его власти. А как забреют — не миновать расправы за малейшую оплошность".

В тот же самый момент, по дороге от Сокольнической воинской части к метро, юноша и решил, что приложит все усилия, чтобы его миновала "сия чаша", даже, пусть, как бы "блатная" — "московская" — особая — спортивная, заслуженная его победой, хотя и на третьем месте, на всесоюзных соревнованиях…

"Нет! Мне ихнего не надоть!" — подумал Саша, проговаривая про себя мысленно на "деревенском арго", сейчас, после того, как, казалось, уже на самом деле, приложил все усилия для избавления от ига, и, тем не менее, снова оказался в военкомате, где, ещё не ведали о его мытарствах в психбольнице и всё ещё прочили Сокольническую спортроту…

Да, впрочем, не у всех новобранцев чувства были похожи… Большинство испытывало даже приятное волнение от приближающейся неизвестности в перемене их жизни. Допризывники живо реагировали на плоские армейские шутки офицера, всё продолжавшего говорить об армии, не думали о том, что находятся на конвейере, и завтра их место займёт другая сотня ребят, которых будут "околпачивать" теми же красивыми словами… И видимо им так было легче — не думать и не знать.

"Для таких в незнании — спасение", — подумал Саша. — "Как этот офицеришка похож на того, из Сокольников! Неужели армия делает их одинаковыми?"

"Все должны быть одинаковыми!" — вспомнил Саша то, как кричал военрук, в ПТУ, распекая какого-то ремесленника за то, что он был одет не в казённую форму. А Сашка с Игорем, выглянув из-за колонны, завопили тогда протяжно в два голоса: "А-а!" И военрук, забыв о ремесленнике без формы, бросился к ним и начал распекать и их, но Сашка повернулся и пошёл по коридору прочь, не обращая на крики военрука: "Стой, Волгин! Стой! Я мастеру доложу!"

"Да, там можно было издеваться над педагогами, — продолжал рассуждать допризывник. — Тут этого не получится… Тут надо действовать хитрее… Мать… их!.."

"Лекция" кончилась. Всех врачей допризывники проходили по очереди, определённой неведомым и заботливым хозяином их судеб. Причём, о логике, коей руководствовалась его длань, оставалось только гадать, поскольку алфавитный порядок здесь был свой, так что Сашка, со своей фамилией на "В", оказался почему-то в самом конце.

Наступил день, прошло время обеда, во время которого никого из новобранцев не пропускали, а очередь всё никак не кончалась. Пришлось Сашке принять вторичную дозу заранее припасённых "на всякий случай" лекарств, — чтобы психиатр обратил своё внимание, когда дойдёт очередь Саши. Догадываясь, что в последний раз приходится унижаться, терпеливо он одевался и вновь раздевался до трусов и до нога, давая осматривать себя людям, именовавшимся врачами, отвечал на вопросы, открывая и закрывая рот, высовывал язык, показывал зубы, таращил глаза, напрягал слух, раздвигал ягодицы, безропотно позволял руке, в резиновой бессменной перчатке, трогать в паху. Вся эта церемония

была знакома ему, потому что уже не первый раз, каждый год, он получал повестки и всякий раз — отсрочку по той или иной причине. И церемония эта походила на ту, что описывал Майн Рид, когда его благородные герои были свидетелями бездушной продажи чернокожих рабов, коверкавшей судьбы, разлучавшей с близкими. И, наверное, те торговцы живым товаром также говорили много слов и одно из них имело оболочку, напоминавшую чем-нибудь о долге, службе или своего рода патриотизме…

В отличие от других медосмотр у психиатра, последнего по счёту, был недолгим. Допризывники выходили из его кабинета довольные тем, что пришёл конец долгой волоките, и что они могут теперь поставить печать на повестке и, получив новую, отправляться восвояси на целые три дня, за которые им следовало успеть уволиться с работы, утрясти все другие дела, если таковые имелись, и — главное — хорошо погулять на проводах.

Когда подошёл Сашин черёд, психиатр начал равнодушно задавать стандартные вопросы… Спросил о том, на какие оценки юноша учился в школе; не было ли в детстве головных травм; какая у него семья; кто родители и так далее… Подобные вопросы уже не раз задавали ему. И Саша всё ждал главного: "Находился ли он на лечении в психиатрической больнице?" Но почему-то этот-то именно вопрос ускользнул от внимания врача, уже утомившегося под конец дня. И испугавшись, что сейчас ему скажут: "Всё в порядке, можешь идти!", — Саша начавший было отвечать на вопрос, почему у него была отсрочка от армии в прошлом году, вдруг остановился…

— Ну же?! — Врач оторвался от медицинской карты, куда механически записывал одно и то же для всех допризывников, взглянул на новобранца с раздражением.

— Учился в ПТУ…

— Тебе было уже восемнадцать, когда закончил. Почему не взяли весной?

— У меня отсрочка была от Завода… Завод — военный…

— Ну, тогда понятно! — и врач хотел было захлопнуть медкарту.

— Только… вот… — промямлил Сашка.

— Что "только"? — врач внимательно посмотрел на юношу.

— Я, вот, только, в больнице лежал…

— Какой больнице?

— Психиатрической…

Наступила пауза. Другой врач, или помощник, сидевший поодаль, оторвался от своих бумаг:

— Ну вот! Теперь всё пиши по новой! Что же ты, сразу не сказал?

— Я же его спрашивал про травмы! — возмутился первый.

Сашка молчал.

— А в какой именно больнице?! — глаза врача теперь внимательно изучали Сашку. — Ты ничего не выдумываешь? Смотри, если решил накрутить чего! За это можно пойти под суд!

— Я не знаю, в какой… Она в Электростали находится. Под Москвой.

— И когда ты там лежал? — спросил другой, включаясь в допрос.

— Весной…

— Так… — Первый врач вырвал несколько страниц из медкарты, только что им исписанных, скомкал и бросил в урну.

— А сейчас ты, что, под наблюдением? — участливо и деликатно спросил второй, откладывая в сторону бумаги.

— Да.

— Где?

— В диспансере.

— В каком?

— Не знаю. Он — при больнице МПС, номер двадцать.

Первый стал вклеивать в медкарту новые чистые страницы и что-то спешно записывать.

— А почему не в районном? — спросил второй.

— Потому что я лёг в больницу, по направлению от санчасти, по месту работы, то есть от Завода, где я тогда работал и где у меня тогда была эта… отсрочка…

— Стоп-стоп! — прервал Сашу второй и задал ещё какой-то вопрос, потом — ещё и ещё, всё более убеждаясь, что подросток не обманывает…

И Саша, раздетый до трусов, дрожа то ли от холода, то ли от страха перед тем, как решится сейчас его судьба, давал ответы…

Наконец, второй спросил: