Время героев ч. 2(СИ завершена)
Шрифт:
— Гром — один мы это понимаем, работайте…
— Мосин один два, огонь по наземным целям, огонь в опасной близости от дружественных войск, обратный отсчет от десяти, десять — девять — восемь — семь…
Что делать было дальше — понятно было и ежу, на тренировках все было отработано. Бес приготовил свой пулемет, Араб достал две осколочные гранаты и из каждой выдернул чеку — это на случай, если одной маловато будет. Идущий третьим Лис тоже достал гранату, но выдергивать чеку не стал, это запасная, на случай, если Араб не сможет подавить боевиков за дувалом и сам будет ранен или убит…
— … Четыре — три — два — один — огонь!
Боевики, которые занимали позицию на одной из улиц Гардеза, готовые встретить огнем неверных, принадлежали к боевой организации Хизб ут Тахрир, созданной британской разведкой боевой организации, объединяющей в своих рядах уроженцев принадлежащих русским земель Туркестана и бежавших с русской земли по причине совершения каких-либо
83
Таджикский диалект фарси.
Одного из тех, кто сейчас занимал позицию в здании с автоматом, готовясь градом пуль встретить кяффиров, звали Абдуллох, что в переводе с точики-фарси значило «раб Аллаха». Абдуллоху было всего пятнадцать лет, и по меркам цивилизованных стран, он не мог считаться «комбатантом», то есть участником боевых действий со всеми вытекающими. Но по меркам этой земли, где до тридцати лет доживают те, кому повезло, а до сорока — те, при рождении которых сам Аллах улыбнулся — Абдуллох уже был мужчиной, бойцом и кровником. Более того — Абдуллох был и смертником, о чем свидетельствовала черная повязка на голове с шахадой, которая сейчас не была видна в темноте — он поклялся на Коране в присутствии муллы, что умрет ради приближения того момента, когда поклонение на земле будет принадлежать одному лишь Аллаху, а все люди на земле будут жить в совершенстве таухида. Абдуллох понимал, что он вряд лир увидит своими глазами этот радостный момент, он примет шахаду и вознесется к Аллаху, который введет его в высшее общество. И еще, как и положено шахиду, его там встретят семьдесят две девственницы, и это будет весьма кстати, потому что Абдуллох был беден и мог купить себе жену. Да… семьдесят две девственницы будут весьма кстати.
Абдуллох родился не в Туркестане, а уже здесь, в Афганистане, недалеко от границы, потому что его отец принадлежал к террористической организации и был вынужден уйти в Афганистан, спасаясь от мести русских спецслужб. Мать его по национальности была таджичкой. Жили здесь бедно потому что у Абдуллоха было девять братьев и сестер, а вот плодородной земли было мало, и если какая то и была — то ей владели пуштунские баи. Русисты прорыли каналы с севера, и теперь в Туркестане было вдоволь воды — но эта вода была не от Аллаха [84] , и за это — русистов ненавидели еще больше. Если Аллах решил, что в какой-то местности не должно быть воды — значит, ее не должно там быть, и не дело людям идти против воли Аллаха!
84
Знаменитый «поворот северных рек» — в Российской империи он все же был реализован. В результате на юге снимали по два урожая в год, и ничего с реками не случилось, ведь забиралось только 5–6 % от общего водосброса.
Отец Абдуллоха, равно как и его двое старших братьев были бандитами и террористами, потому что иначе здесь было не прожить — одни горбатились на чужой земле за половину урожая, другие грабили. Отца убила охрана контрабандистского каравана, идущего из Персии — здесь проходили караванные тропы, контрабандистов грабили местные жители, но у караванов была серьезная охрана и дело часто заканчивалось большой кровью. Тогда-то старшие братья решили сдать Абдуллоха и четвертого брата Карима в интернат при медресе, в котором талибы (то есть студенты) жили на полном довольствии,
85
На самом деле все это финансировала британская разведка, заинтересованная в поддержании террористической активности в регионе на высоком уровне.
А потом — было летнее наступление, и мулла пришел и сказал, что оба брата Абдуллоха приняли шахаду от рук русистов и теперь они у Аллаха. В те дни, когда шли, тяжелые бои, мало было тех, в медресе, у кого кто-то в семье не стал шахидом на пути Аллаха — и тогда то они и поклялись пасть в бою с кяффирами, неверными, чтобы отомстить русистам за гибель своих родных.
Медресе это было необычным, совсем не таким как медресе… скажем в Казани или в Мекке — это было медресе широкого профиля. Здесь не только учили Коран и нормы шариата — здесь учили стрелять из автомата, гранатомета, снайперской винтовки, подкладывать фугасы на дорогах и прочим премудростям ведения террористической войны. Абдуллох был уже почти взрослым, а отряды боевиков понесли тяжелые потери, их численность нужно было спешно восстановить. С запада угрожали русисты, говорили, что русисты хотят вторгнуться в Афганистан и они не оставят здесь камня на камне, будут убивать всех кого встретят — а с востока приходили пуштуны, основной удар пришелся как раз на запад и север Афганистана, где жили не пуштуны — и пуштуны решили, что ослабленного врага можно и нужно добить, изгнать его со своей земли. Так молодой Абдуллох взял в руки автомат и стал воином…
Сегодня ночью они не собирались вообще воевать: ночью Аллах все таки велит спать. Но тут — к ним пришел их амер и приказал всем срочно подниматься, потому что русисты напали на город и вот-вот высадят десант, после чего всех перережут. Для чего это делать, когда можно просто послать пару стратегических бомбардировщиков — Абдуллох таким вопросом не задавался, он собрался, взял автомат и поехал со всеми…
Ехали они на пикапе, большом, старом, с персидскими номерами — его успели перегнать через границу до того, как в Персию пришли русские, и грабить в открытую там стало нельзя. У их джамаата пока не было пулемета и все что ни сделали с пикапом — это нарастили борта, сделали что-то типам поручней, как в британских машинах, чтобы можно было ехать стоя в кузове, держаться за борта, а при необходимости — и стрелять. В джамаате сейчас было пятнадцать человек, в пикапе они поместились с трудом, но поместились — и амер приказал ехать. Сам он ехал в кабине.
Потом они увидели. Город Мазари-Шариф был плоским, почти ничего не было видно, если не подняться на крышу — но они это увидели. Словно молнии, сверкающие с неба и достающие до земли, и там же — вспышки разрывов, сами вспышки не были видны, но в том месте небо пульсировало, переливалось желтыми отсветами…
— О, Аллах, что это? — спросил кто-то и в голосе его был слышен испуг, совсем не приличествующий воину, идущему по пути Аллаха.
Абдуллох не знал этого, он знал только то, что они приближались к тому месту, где сверкали эти молнии — и ему тоже было страшно, хотя он об этом и не говорил…
Потом они остановились на улице, темной и страшной, страшной, потому что грохотало совсем рядом. Их амер выскочил из кабины.
— Русисты идут сюда! Занять позиции. Ты, ты и ты — туда! Ты — встанешь вот здесь, ты — здесь. Остальные — за мной! Пусть русисты боятся воинов Джихада! С именем Аллаха, братья!
Город Мазари-Шариф был, как и все афганские города — застроен очень хаотично, здесь, когда нужно было расширить жилплощадь — в основном не покупали новое жилье, а делали пристройки к старому, пристраивали или вбок или вверх, пристраивали из чего попало, в результате жилые кварталы в центре больше походили на муравейники, а разобраться, куда и как пройти мог лишь хозяин дома. Абдуллох занял позицию внизу, спрятавшись за машиной, он видел, как правее его занял позицию Сулейман, у которого был пулемет, а вверху и левее, на крыше заняли позиции братья, у которых был гранатомет. Русисты пройти не должны…
Началось, когда он не успел еще обвыкнуться на новом месте, обжиться здесь, сделать его своим. Что-то ударило с неба, что-то страшное, потому что на том месте, где только что был Сулейман с его пулеметом осталась лишь вспышка, как будто на земле разорвалась молния и в разные стороны полетели куски. В одно мгновение забыв все, чему его убили в медресе Абдуллох вскочил на ноги, собираясь бежать — но прямо перед ним ударила еще одна молния. Громовой рык, страшный желтый просверк — и там, где на крыше сидели братья, уже не видно было ничего, кроме пелены дыма и пыли.