Время грозы

Райн Юрий

— С первым согласен, — устало ответил Максим. — Насчет второго — жизнь покажет. Я пойду сейчас, Наташа волнуется… Спасибо, Николай, за участие. Мне кажется, что завтра или, в крайнем случае, в четверг гроза будет. Я уж научился предугадывать. Если не ошибся — сообщу вам. Продиктуйте номер вашего переносного. Ага… Ага… За­писал. Сейчас вас наберу… Определился? Хорошо. Все, я пошел, спасибо и до свиданья.

— Рад был познакомиться, — сказал Румянцев.

8. Вторник, 21 октября 1986

Стильный «Нагель-миди» цвета бордо-металлик подкатил к дому номер двадцать восемь, что по Южной Набережной, остановился

перед воротами. Наталья нажала кнопку брелока, ворота открылись, она въехала во двор. Еще одно нажатие кнопки — ворота за­крылись, следующее — поехало вверх полотно ворот гаража.

Наталья поставила «Нагеля» рядом с «Руссобалтом» Максима, прошла в дом. В прихожей прислушалась — из кабинета Максима доносился его голос. Понятно: как обычно перед грозой, служащим указания раздает. На случай, если сгинет…

Поставила в угол раскрытый зонт, сняла и повесила на плечики мокрый плащ, на перекладинку плечиков — черную косынку, переобулась, тихо поднялась на второй этаж, в гардеробную. Переоделась в домашнее, спустилась в кухню, заварила чай.

За окнами уже стемнело; порывы ветра сдирали с деревьев остатки листвы, с неба лило не переставая. Завтра — гроза, подумала Наталья. Последняя такая гроза в нынешнем году? — Господи, пусть она будет последняя…

И в храме, из которого только что вернулась, — тоже молилась об этом. И о спасе­нии души Максима. И еще — Господи, прости меня — о спасении душ его жены, и детей, и родителей. Хотя, кто знает — кому следует молиться о тех, кого нет и никогда не было? Может быть, у них — другой Бог?

Наталья быстро перекрестилась. Кощунственные мысли…

За упокой души погибшего мужа тоже свечу поставила. Митя был хороший чело­век, сильный, уверенный в себе, веселый. Но, как теперь понимала Наталья, настоящая ее судьба — Максим. Встреча с ним — счастье, дарованное далеко сверх ее достоинств.

Она поверила Максиму сразу, как только услышала его невероятный рассказ. По­верила безоговорочно.

Тогда, почти три года тому назад, в начале зимы, тоска выгнала Наталью из дому, она долго бродила по городу, глядя на предрождественскую суету на улицах, замерзла, вошла в конце концов в кафе неподалеку от вокзала, выбрала дальний угол, где потемнее, села. Спросила чаю, задумалась о пустой своей жизни. Только тело и живо, мучительно живо. А тепла нет, смысла нет. Учит детей музыке, но без любви. Угасла любовь. Веры настоящей тоже нет — и она угасла. А надежда — есть?

Наталья не знала. И увидела его — Максим вошел, зябко передернул плечами, огля­делся, сел, наоборот, в хорошо освещенном месте, небрежно кинул приличного вида, но явно недорогую куртку на стул, уселся на соседний. Ну да, вспомнила Наталья, это стран­ный человек, пришедший, как говорят, из Природного Парка. Несколько раз видела его мельком. Не произвел впечатления — человек как человек, среднего роста, средней наруж­ности. Ну, живет в заведении мадам Малининой — не слишком лестная характеристика, но ведь каких только обстоятельств не случается… Лучше посочувствовать человеку, чем, ничего не зная о нем, осуждать…

Она ощутила на себе взгляд. Пришелец пристально смотрел на нее. Наталья смути­лась и отчего-то взволновалась. Пытаясь справиться с собой, потянулась к чашке, неловко зацепила блюдце, чашка упала — хорошо, что от Натальи, а не на нее. Мгновенно подско­чивший официант принялся наводить порядок на столе, бормоча извинения — Господи, за что? — и через минуту уже принес новую чашку чая.

Максим подошел и сказал: «Простите, пожалуйста, это, кажется, из-за меня…» На­талья что-то пробормотала, улыбнулась — глаза Максима ярко блеснули —

и почему-то кивнула, когда он, представившись, попросил разрешения сесть. Принесли его заказ — ста­кан подогретого вина. Явно смущаясь, он долго и неловко, делая длинные паузы, говорил о пустяках — погода, предстоящее Рождество, красота города, — потом надолго замолчал и, наконец, так и не притронувшись к своему стакану, принялся, уже безо всяких пауз, рас­сказывать свою историю. Всю, в полном объеме.

Наталья слушала, и смотрела на исходившее от Максима мягкое сияние, и верила каждому слову, и чувствовала, как наполняется понемногу ее душа. Нет, веры не прибав­ляется, о любви и думать страшно, но надежда — на что? — странно греет сердце.

К концу рассказа горло Максима пересохло, он залпом выпил свое остывшее вино и сказал, что она, Наталья, — первый человек, которому он смог исповедаться. Так и выра­зился — исповедаться. Даже больше, добавил он: не смог не исповедаться. Спасибо вам, Наталья Васильевна, и простите за беспокойство. До свидания. Он собрался встать, а На­талья тихо сказала: останьтесь, пожалуйста, Максим Юрьевич. И, продолжая смотреть на его ауру, рассказала о своей жизни, прошлой и нынешней.

Так все и началось. Они пришлись друг другу идеально. Когда Наталья думала об этом, ей представлялся большой шар, разрезанный на две части, да разрезанный замысло­вато — уж никак не на две одинаковые половинки. И вот эти две части сошлись, и образо­валось единое целое.

Они не стали ни регистрировать свой союз в городской управе, ни, тем более, вен­чаться. Максим не считал это возможным, и она понимала. Ребенка Наталье хотелось очень, но и становиться здесь отцом Максим себе не позволял. Единственное, чего Ната­лья добилась — его согласия не предохраняться (и как Бог даст) накануне сильных гроз, в которые Максим неизменно переодевался в свою, как он выражался, спецодежду, брал фляжку «Плиски» — Наталья помогла найти ее с помощью Всемирной Сети — и, явно стра­дая, уходил в Природный Парк. Таких попыток было уже восемь, и каждый раз он воз­вращался, мокрый, измученный, виноватый, и Наталья, переполненная жалостью, любо­вью, ужасом, делала так, чтобы ребенок не появился. Это просто — прижать инъектор, на­полненный дорогим, но эффективным средством, к запястью, надавить на кнопку… Да, просто…

Теперь она сидела в своей — их — кухне и думала: завтра гроза. Девятая.

Послышались его шаги. Максим подошел к Наталье сзади, поцеловал ее волосы, сел напротив.

— Чаю хочешь? — спросила Наталья.

Он отрицательно покачал головой.

— Пойдешь? — спросила она.

— Да. Завтра.

— Как рассказывал — с Румянцевым и Устиновым?

— С ними. Да, Наташ, — Максим заговорил по-деловому, нарочито бодро, — я всё подготовил. По текущим делам Никита Бармин полностью в курсе. Толковый, кстати, ма­лый, ты, если что, его управляющим ставь, без сомнений. По перспективным — бумаги в сейфе, ключ — где обычно. Там насчет корпоративных праздников для «Трансгаза» обрати внимание, очень вкусная история.

— Не надо, милый, — глухо произнесла она. — Я же все знаю… Не беспокойся…

— Да… — тихо сказал он. — Ты не бойся за меня. Все будет хорошо…

Наталья кивнула, потом встала и пошла наверх, в спальню.

…Их тела раскачивались, и глаза сияли, и не было ничего запрещенного, и ничто не казалось стыдным, и Наталья, всегда сдержанная, кроткая, словно светящаяся, яростно кричала, сжимая бедра Максима своими бедрами, и царапала его спину, и текла, текла, текла так, что он, светящийся по-настоящему, из раза в раз взмывал все выше, не уставая, не теряя сил…