Время грозы
Шрифт:
«А надо? Обязательно уходить?» — спросила Наташа.
Впервые за все годы она задала этот вопрос. Напрасно задала… Максим вспылил, наговорил Бог знает чего, напился в одиночку — Наташа его никогда таким не видела, — а наутро сел в машину и уехал, не сказав ни слова.
Вернулся через два дня, мрачный и виноватый. И опять пошло по-старому: долгое отчуждение, короткое сближение, яростная любовь, снова отчуждение…
Но так, как сейчас, он не уходил еще ни разу. Десять дней… здесь, в городе, в заведении Маман, не скрываясь…
Одно только и можно придумать — сидеть дома и ждать, что вернется. А дальше?
Господи, вразуми, отчаянно повторила Наташа про себя.
Зазвонил телефон. Она кинулась к трубке. Определился незнакомый номер.
— Слушаю, — тускло, не в силах скрыть разочарования, произнесла Наташа.
— Госпожа Извекова? — спросил ласковый женский голос. — Прошу вас, не волнуйтесь. Господин Горетовский у нас, во Второй Нижнемещорской больнице, после аварии. Ничего опасного, ушибы и средней тяжести сотрясение. Ну, и общий шок, разумеется. Собственно, это он просил телефонировать вам, ему покамест трудно говорить самому. Но тревожиться не следует. Три — четыре дня проведет у нас, и все будет хорошо.
— Еду, — сказала Наташа и, обмирая, побежала к машине, забыв даже запереть за собой дом.
23. Понедельник, 19 августа 1991
Людмила терпеливо стояла в длиннющей очереди к кассе универсама. В соседней такой же очереди — Александр: у кого быстрее подойдет.
Понедельник, утро, а народу полно. Все, наверное, как услышали сообщение о болезни Горбачева и об этом комитете по чрезвычайному положению, так сюда и рванули. Вон, никто особо и не разговаривает. Опасаются.
А брать-то почти нечего — полки пусты. Господи, когда же все это уже кончится?..
Отоварились фасолью в томатном соусе. Сколько денег было, на столько и взяли — девятнадцать банок.
Ну, немножечко, конечно, оставили — на автобус, на метро, на хлеб. Завтра у Саши зарплата должна быть, да вот дадут ли? И вообще, что теперь будет?
И без того жить трудно, но хоть надеялись на что-то. Не на Горбачева, так на Ельцина. И — на тебе.
А жизнь — одна. И вот — девятнадцать банок фасоли.
Людмила взглянула на мужа. Да, у него очередь быстрее продвигается. Бедный, тяжело ему, аж перекосился, а корзинку не выпускает. Хороший Саня…
На всякий случай сказав стоявшей за ней женщине: «Я на минутку, вы за мной», она подошла к мужу.
— Сань, у тебя кассирша пошустрее работает, раньше подойдешь. Может, вот тебе деньги, а я домой побегу? Что-то за детей сегодня неспокойно… День какой-то такой…
— Сегодня счастливый день! — строго сообщил из соседней очереди пожилой мужчина в потертом сером костюме. — Ишь, неспокойно им! Прижали хвост, и правильно! Давно пора!
Никто не ответил. Саня открыл было рот, но Людмила нашла его ладонь, быстро и сильно сжала ее — и муж промолчал.
—
— Иди… — неохотно ответил Саня.
— Все, пошла. А вы, — неожиданно для самой себя обратилась Людмила к пожилому, — не вмешивайтесь, когда вас не просят, ясно? Сам вон фасолью нагрузился, а туда же…
И двинулась к выходу, лавируя в толпе.
— Я, может, фасоль люблю! — послышалось сзади.
— Молчи, мужик, — пробасил кто-то. — Тоже мне, умник нашелся. День у него счастливый…
Вот и скандальчик намечается, подумала Людмила. Все-таки народ молчать не станет. Привыкли, что хотя бы говорить — можно, что угодно. Да, испугались поначалу, но это быстро пройдет. И будут говорить. А то, глядишь, и на улицы выйдут.
Ладно, у меня — дети.
С детьми все оказалось в порядке. Хорошо, что Катюшку с Мишенькой в лагерь не отправили, сообразила Людмила. Сейчас бы пришлось, сходя с ума от беспокойства, ехать за ними, а еще как добираться в этот самый Ступинский район по чрезвычайному-то положению… И Игорька с собой тащить за тридевять земель…
Хоть это удачно вышло.
Зато с родителями неизвестно что. Понесло их в Евпаторию, к маминой родне, у которой и телефона-то нет… Впрочем, там, может, и спокойнее.
Наконец, и муж вернулся.
— Ну что, на работу сходить, что ли? — неуверенно спросил он, разгрузившись.
— Я не пойду, — отрезала Людмила. — Я при детях буду.
— Эх… Ну, и я прогуляю. Один хрен зарплата только завтра.
Он включил телевизор. Показывали «Лебединое озеро».
— Тьфу, — сказал Саня. — С утра это крутят. Давай чайку, может, попьем?
— Поставь чайник, — откликнулась Людмила. — Попьем, а потом с детьми гулять пойдем. Я их сегодня одних не выпущу.
— Ну ма-а-ам, — заныла Катюшка. — Сама говорила, я уже взрослая!
— Катя, в другой раз, — отчеканила Людмила. — И вопрос закрыт.
Александр покачал головой и отправился на кухню. Через минуту оттуда донеслись шипение и треск — муж пытался поймать на старой «Спидоле» какие-нибудь «вражьи голоса».
Чай пили молча — Александр шикал на всех, потому что глушилки мешали слушать. Людмила так ничего разобрать и не сумела, кроме отдельных слов. А Саня все-таки уловил главное.
— Люсь, слышала? — возбужденно спросил он. — Заявление Ельцина!
— Да ничего не поняла, — устало ответила Людмила. — Вот что, я с детьми выйду, а ты оставайся. Слушай, потом расскажешь. Если что, мы во дворе будем.
Гулялось неспокойно. Народу во дворе почти не было, но дети то и дело норовили поссориться. Да, нехороший день, сказала себе Людмила. И тянется медленно.
Вернулись домой, пообедали. По телевизору продолжали гонять «Лебединое озеро», Людмила мысленно выругалась, но усадила детей смотреть балет — классика все-таки. Уставилась на экран и сама, но незаметно для себя задремала.