Время красного дракона

Машковцев Владилен Иванович

— Ты бы лучше избу отдельную срубил, тесно в доме.

— Может, Майкл женится на Маланье, уйдет к Мухоморам, посвободнее тогда станет.

— Не примет Майкл веру старообрядцев, надось избу рубить новую, Гриша. Хозяйство потребно заводить крепкое.

— Нет, Груня, не потребна изба нам новая. Уйдем отсюда мы скоро.

— Почему же уйдем?

— Не можно жить в отрыве от земли.

— На земле заарестуют вас.

— Нет, у нас документы чистые. Уедем куда-нибудь в Сибирь, работать будем, начнем жизнь заново. Здесь опасно оставаться, Очень опасно, Груня! Пойми! Не к добру самолет над нами кружил. И Майкл — псих, из пулемета начал стрелять по аэроплану. Засекли нас теперича.

— Но дороги через

Васюганье нет, Гриша.

— Не такие уж здеся непрободимые места. Зимой на лыжах пройти можно. Потому и надо улизнуть летом этим. Чует сердце беду. Нагрянут сюда красноармейцы, НКВД, пожгут скиты, всех повяжут.

— И Верочке, Гриша, сон привиделся нехороший. Будто пришел на остров Трубочист, печальный такой. Взял он Дуняшу на руки и побрел молча с лешими через топь. Боюсь я этих леших.

— Лешие нам не враги, Груня. Лешие тоже человеки. Они даже умнее нас: нет у них ни колхозов, ни тюрем.

— Ты никак антисоветским стал, Гриша?

— Нет, Груня, я не против советской власти. Я даже письмо с Володькой на землю переправил — товарищу Сталину. Всю свою жизню изобразил: как меня расстреливали ни за што ни про што, как в банде скрывался, как душа болит.

— Полагаешь, прочитает Сталин и заплачет горько-горько?

— Думаю, не дойдет мое письмо до товарища Сталина. И до бога не все молитвы доходят.

— А бог, Гриша, есть? Как ты думаешь?

— У меня в этом вопросе, Груня, нету ясности. По науке бога вроде бы и нет. А ежли бог есть, то мы с ним пока живем в полной самостоятельности. Он сам по себе, я сам по себе.

— А я верую, Гриша. И обвенчаться охота, чтобы все было законно, красиво, возвышенно.

— Да, превращают у нас людей в мокриц, в тараканов шустрых, в преступников.

— Гриша, я ить поди тоже преступница.

— Какая же ты, Груня, преступница?

— Я же сберкассу ограбила.

— Ну, энто так, промеж прочим дыханием, пошутейничала. Аль ты и в будущности засобиралась банки ограблять?

— Что ты, Гриша, бог с тобой... Я после того случая ко сберкассам и подходить боюсь, дрожью прошибает.

— Боисся, што не удержишься, снова грабанешь?

— Ну, вот, теперь ты всю жизнь будешь насмехаться надо мной.

— Тише, Грунь! Слышь? Рокот в небе, опять летит эроплан проклятый.

— Ты и виноват, Гриша, что он порхает. Летчика-то Дурила твой привлекает, должно.

* * *

И мудрый Порошин, и объехавший весь мир Майкл, и Гришка Коровин, и даже осторожная Маланья Мухоморова не подумали о самом простом: на острове староверов нельзя было ни в коем случае возводить этого огромного деревянного Дурилу. На крыши скитов, избы ни один пилот не обратил бы внимания. Среди болот и в таежной глухомани часто обнаруживаются домики, не отмеченные на картах. Заброшенные стойбища охотников, зимовья, избушки золотоискателей, геологов, изгоев и просто любителей приключений есть в любой глухомани.

Пилот, которого обстрелял и чуть не сбил из пулемета Майкл, был привлечен к Лосиному островку не скитами, а фигурой Дурилы. Летчик трижды пролетел над крышами скитов, глянул на бегающих по островку людей, но в основном рассматривал скульптуру: гигантского человека с квадратным лицом, с дубиной в руках. Вырубленный и скомпонованный из бревен великан походил на питекантропа, с некоторыми чертами то ли Рыкова, то ли Кагановича. При четвертом заходе по самолету ударил с крыши избы злой пулемет. Пули изрешетили фюзеляж, крылья, хвостовое оперение, перебили троса элеронов. Летчик был ранен. С превеликим трудом удалось машине добраться после этого до аэродрома. Начальство высокое долго голову ломало. Кто мог засесть на Васюганье с пулеметом? Неужели еще с гражданской войны белогвардейцы остались? Но такого вроде бы не могло быть: двадцать четыре годика после революции минуло.

Сидение в непроходимых болотах какой-либо банды грабителей тоже было маловероятным. Не могут бандиты оторваться от мира, так уж они устроены. В конце концов, и в НКВД, и в партийных органах пришли к выводу, что на Васюганье таятся староверы-сектанты какого-то нового толка — с поклонением деревянному идолу. А у них прячется с гражданской войны, должно быть, офицер-беляк с пулеметом. С этой версией и вышли на Москву при очередном докладе. Заместитель Берии — Кобулов сначала отложил информацию в отдельную папку, до полного выяснения обстоятельств, но дня через три дал ей ход. После расстрела польских военных важных операций вроде бы не предвиделось. Берия для разрядки, шутки ради, доложил Сталину, что за Уралом, на Васюганьих болотах обнаружена статуя, похожая на Рыкова. К удивлению Лаврентия Павловича Коба заинтересовался таинственной скульптурой больше, чем протестующим письмом из тюрьмы Марии Спиридоновой.

— Статую сфотографировали? — спросил Иосиф Виссарионович.

— Нет, самолет был обстрелян из пулемета.

— Неужели у нас нет возможности ликвидировать это гнездо? — пыхнул недовольно трубочкой Сталин.

— Там, на Васюганьи, непроходимые топи. Летом карательный отряд НКВД не пройдет, — честно признался Берия.

— А наша славная авиация? Или она бессильна перед пулеметом?

— Соответствующие меры предприняты, о результате доложу. Но там ничего серьезного не может быть.

Иосиф Виссарионович глянул на карту страны, разыскивая Васюганье, и засомневался:

— Может быть, Лаврентий, статуя там не Рыкова, а моя? В газетах пишут, что народ любит товарища Сталина. Или в наших газетах печатают неправду?

Вечером того же дня Завенягин узнал от Молотова про обстрел самолета на Васюганье, про деревянную скульптуру на болоте. Мысль мелькнула: может, сохранилась там языческая статуя какого-нибудь Перуна, Велеса или шаманского божка? Талантлив народ и тороват на загадки. Кучер-возница Кузьма из последнего этапа заключенных такие чудеса являет, что можно с ума сойти.

— У меня, Вячеслав, кучер есть, который меня возит, — начал рассказывать Авраамий...

— У тебя кучер? — изумился Молотов.

— Разумеется, у меня есть и машина. Однако не везде она пригодна. В тундре ведь живу, в тайге бываю. Так вот — кучер Кузьма стреляет из граблей, может полушубок взглядом поднять с полу, на вешалку повесить...

— Я думал, Авраамий, ты более серьезный человек. Перестань врать, не до шуток нам. Мы на пороге войны. И к войне мы не готовы, хоть из граблей стреляй!

Цветь пятидесятая

В полдень 21 июня 1941 года Адольф Гитлер принял хвойную ванну, помассажировал лицо и шею, натерев ладони розовым маслом с Кипра, и снова сел в кресло за рабочий стол. Мир велик, а друзей мало. Он обожал детей, фотографировался часто с ними, а журналисты намекали, что все жестокие люди сентиментальны. Фюрер любил собак, а сатирики уязвляли: мол, новый порядок в Европе нельзя осуществить без колючей проволоки и овчарок. Интеллектуалы и евреи разлагают народ своими изощрениями в познании мира, абстракциями. Как тут не потянется рука к пистолету? Каждое ничтожество тщится обсуждать мировые проблемы, все лезут в политику. Но сам бог дал мне судьбу фюрера. Сталин — тоже фюрер, но его ставка на коммунизм ошибочна. Демагогическая игра в пролетарский интернационализм не позволит ему уничтожить евреев полностью. Его империя многонациональна и дика, может развалиться. И двум фюрерам на одном земном шаре тесно! Впрочем, кому можно будет доверить завоеванную Россию? Он один хорошо знает, как управлять этими русскими. Вполне можно будет доверить ему должность гауляйтера. Сталин — гауляйтер России!