Время льда и огня
Шрифт:
Очевидно, что и у ночников бывало время сна (не все же праздники), вот как теперь, — ни единой живой души не попалось нам на этой узкой улочке, хотя где-то вдали три мужских голоса еще горланили изо всех сил развеселую песенку. Был самый канун дня Остановки.
Я поспешно замаскировал отверстие в снегу. Наймарк тем временем приготовил лыжи, найденые на складе среди рухляди: из сорока пар треснувших нетрудно было отыскать штуки четыре сносных. Поверх униформы мы надели цветные ватники, так что, если не приглядываться, вполне могли сойти за ряженых, коих до этого было изобилие, а теперь, вот поди ж ты, город опустел, заснул,
По дороге нам не встретилось никого, лишь кучка запоздалых гуляк гомонила в отдалении да под гигантской башней ветродвигателя, тоже увешанного лампочками ради праздника, самозабвенно целовалась какая-то парочка, на нас и не глянувшая. Мы скользнули в проулок, ведущий к столовой — ведь она крытым переходом соединялась с куполом Кшиша, и по нему, как мне казалось, можно было незаметно проникнуть в гарем вождя, то бишь в его женскую половину.
Полог столовой был отстегнут, внутри еле горели две-три лампочки, и сперва нам показалось, что в самом зале никого нет. Однако крайний столик занимала молчаливая компания из четырех ночников в разной степени опьянения; один из них, потрезвее прочих, вскинул на нас вопрошающий взгляд.
— Проголодались. Перекусить бы, — выговорил я на славик, стараясь, чтобы мой акцент сошел за косноязычие пьяного. Наймарк же просто молча прошагал в сторону кухни. Ночник проводил нас тяжелым взглядом и снова принялся что-то горячо объяснять приятелю, засыпавшему над тарелкой. Двое других молча выпивали, не обращая ни на что никакого внимания.
На кухне тоже было пусто; проходя вдоль кухонных столов, я набрал полный бумажный кулек всяких припасов и лишь тогда заметил у раковин одинокую посудомойку, которая шутливо погрозила пальцем, видимо здраво рассудив, что лучше не связываться с поздними забулдыгами. Потыкавшись некоторое время в те и другие двери (а дверями у ночников повсеместно служат тканевые полости), мы наконец обнаружили нужную и проникли в переход, освещенный еще тусклее, так что Наймарку пришлось зажечь фонарик. В конце коридора был тупик, дверь была закноплена изнутри. Я вытащил нож и аккуратно разрезал ткань вдоль, сверху донизу. Оставил Наймар-ка в переходе на стреме, а сам сквозь прореху проник в фиолетовый купол.
Там стояла почти полная тьма, однако пользоваться фонариком мне не хотелось по многим соображениям. Где на ощупь, где вприглядку, я определил, что нахожусь в коротком коридорчике, торцовая дверь которого выводит прямо в тронный зал, то бишь в приемные, да и всякие прочие апартаменты Зденека Кшиша; до меня донесся приглушенный храп из-под задернутого балдахина, говоривший о глубоком, здоровом сне… Двери в боковой стенке коридорчика были распахнуты — из-за духоты, да и немудрено: оттуда шла широкая теплая волна парфюмерных ароматов. Да тут не нужен никакой фонарик!
Я вошёл. Внутри небольшого отсека еле тлел в уголке ночник — не житель ледника, а именно ночник, лампочка — и освещал неверным светом длинный и широкий матрац, на котором покоились три фигуры, накрытые всего лишь простынями, ибо, повторяю, было жарко и душно. Меня охватило странное чувство — первый раз в жизни я оказался в настоящем гареме, да еще в таком, куда насильно была заточена моя любимая! Я знал, чем это мне грозит в случае, если застукают… Единственное, что меня
— Пришел! Значит, ты еще в тот раз меня за метил!
Я постарался высвободиться, глянул повнимательнее и обомлел — это была та самая красавица в вечернем платье! Или в купальнике, — теперь на ней не было ни того ни другого… Словом, одна из двух ослепительных женщин, что были с Кшишем, когда нас привезли. Я стал сопротивляться еще яростнее.
— Да что ты? — изумилась красавица. — Чего боишься? Никто не услышит, все спят.
— А стража? — спросил я, потихоньку размыкая объятье.
Одалиска наконец освободила меня.
— И стража спит… — Она разочарованно вздохнула. — Чего тогда пришел, если такой робкий, спал бы себе…
— Я ищу свою девушку, — объяснил я, тщательно подбирая слова. — Норма. Ее зовут Норма.
— Смотри-ка ты. — Она откинулась на спину, почти отвернулась. — У всех свет клином сошелся нa этой Норме, всем только Норму и подавай. Других женщин будто и нету, а, молодчик? А если я сейчас караул кликну, что?
Ее шепот уже почти переходил в крик. Я переместил ладонь ей на гортань и слегка прижал.
— Не успеешь, — сказал я тихо. — Лучше скажи, где Норма.
Она еще некоторое время гневно смотрела на меня, потом взгляд смягчился.
— Грубиян, — прошептала почти ласково. — И почему только мне такие нравятся, не понимаю.
Натура дурацкая. Да уж ладно, добрая я сегодня…
Красавица поднялась с ложа и накинула на себя что-то длинное — как потом оказалось, шелковую шаль с павлиньим узором.
— Зачем это? — спросил я.
— Как — зачем? Сам же спрашивал, где новая девушка… Идем, покажу.
И повела меня за руку из отсека, где никто так и не пошевельнулся, в коридорчик, оттуда свернула в незамеченный мною шлюз, прошла через подсвеченную снизу роскошную ванную комнату и наконец отдернула полог другого отсека — точно такого же, как и ее собственный, только в малиновых тонах. И здесь на длинном диване лежала одна лишь фигурка…
— Норма!
Она проснулась немедленно.
— Петр, это ты? А кто с тобой?
Красавица включилась тут же, не давая мне и слова вставить:
— Кто надо, девушка, кто надо… Марией меня звать. Паренька твоего я сюда привела, он мне уж очень приглянулся с первого разу. Да только все хорошее идет таким вот примерным девочкам…
А мы с Нормой уже самозабвенно тискали друг друга… Первой опомнилась она:
— Ну, что там на улицах? Все спокойно?
— Вроде бы. Никого почти не видели.
— Тогда надо собираться… — Норма поднялась. — Другого такого момента не будет.
Мария переводила взгляд с меня на нее.
— Да вы что, милые, никак бежать задумали, так ведь? Вовсе рехнулись, что ли? Нет, я так не согласна, я думала, им свидание устроить надо, а если бежать, я тут не пособница, я, пожалуй, кликну вахтенных…