Время, люди, самолеты
Шрифт:
– От винта!
– Есть от винта!
– К запуску!
– Есть к запуску!
И в тишине, царившей на нашей одинокой стоянке, раздались первые вспышки и выхлопы, а потом нарастающий рокот мотора.
Прогрев его на малых оборотах и убедившись в правильности показаний приборов, я подал знак Жулеву и начал увеличивать обороты. Руки, ноги… все было напряжено до предела. Правая рука прижимала на себя до отказа ручку управления самолетом, левая – медленно передвигала вперед сектор газа, ноги с силой нажимали на педали тормозов обоих колес, а уши чутко прислушивались к изменениям в звуке работающего мотора.
Предельные обороты! Рев оглушительный! Самолет
Покончив с пробой, мы обратили внимание, что к нам кто-то пожаловал. У входа в ангар стоял длинный черный лимузин ЗИС-101, а вышедшие из него трое пассажиров смотрели в нашу сторону, дожидаясь, видимо, момента, когда мы освободимся.
Один из них направился к нам.
– Работник Наркомвнешторга, – представился он и предъявил свое удостоверение.
Мы тоже представились.
– На каком основании вы занялись сборкой самолетов? Почему начали ее без представителя фирмы «Мессершмитт», который уже десять дней находится в Москве и дожидается, когда его пригласят, чтобы оформить передачу самолетов и оказать необходимую помощь в монтаже?
Я ответил товарищу, что сборкой мы занялись по приказанию своего начальства и что по существующим в армии порядкам других оснований не требуется. А что касается представителя фирмы, то о его существовании ничего не знали ни мы, ни наше руководство, так что в причинах несогласованности в действиях различных ведомств сподручнее разобраться ему, а не нам. Безнадежно махнув рукой, представитель Внешторга ушел к машине.
Я посмотрел на Жулева, он на меня, оба пожали плечами, вздохнули – влипли, дескать, в историю. А у машины тем временем шли переговоры, которые должны были уладить как-то возникший «международный конфликт».
Потом участники переговоров подошли к нам. Последовали приветствия, представления (третий был переводчиком), после которых нам объявили, что фирма «Мессершмитт» в лице своего представителя герра такого-то выражает протест по поводу самовольной сборки одного из проданных СССР самолетов и отказывается отвечать за него. В отношении остальных машин фирма выполнит полностью взятые на себя обязательства.
Представитель фирмы был среднего роста, белобрыс, с пробором посредине. У него было немолодое с желтизной лицо, высокомерный взгляд, устремленный вроде бы на нас и в то же время куда-то в сторону, поджатые тонкие губы. На лацкане пиджака значок: орел с распростертыми крыльями со свастикой в хищных когтях.
«Вот, значит, какая ты птица! – подумал я и подчеркнуто сухо ответил: «А мы на помощь фирмы и не рассчитывали».
Я позвонил Воеводину, доложил о случившемся и получил указание продолжать сборку в присутствии представителя фирмы. Стали привозить к нам этого немца каждый день. При нем мы вскрывали ящики, сверяли наличие с описью, он спрашивал, нет ли претензий к фирме, и просил расписаться. Во время сборки ходил вокруг нас и следил за тем, чтобы все делалось в строгом соответствии с инструкцией. Несколько раз я попытался было выяснить у него кое-что не относящееся к технологии сборки, а к устройству самолета и его данным, но ответа не получил: может быть, не знал немец, а может, знал, да не хотел говорить.
Он был пунктуален и не упускал случая подчеркнуть эту черту своего характера. Запомнился такой случай. На одном из самолетов оказалась неисправной бобина (агрегат в системе зажигания
Самолет сядет на этот аэродром в двенадцать тридцать и ему понадобится пятнадцать минут, чтобы доставить посылку. Он заверил, что все сработает точно: представитель фирмы в Берлине обязательно встретит самолет и немедленно отправит отказавшую бобину куда-то в провинцию, на агрегатный завод, проследит за тем, чтобы новая бобина была вовремя доставлена в Берлин, а оттуда в Москву.
Когда через день он вручил нам посылку, то попросил взглянуть на часы – было ровно 12 часов 45 минут.
В наших взаимоотношениях с представителем фирмы соблюдались все необходимые в таких случаях приличия; но постоянно чувствовалась взаимная настороженность. Он, видимо, понимал, что мы были недовольны его поведением в первый день знакомства, и пытался как-то сгладить неловкость. Но получалось это у него неуклюже, а главное, неискренне. Подошел он однажды к Ивану Васильевичу и, понаблюдав за тем, как тот ловко работает, покровительственно похлопал его по плечу и сказал: «Гут, Пауль».
Я заметил немцу, что Жулева зовут не Пауль, а Иван, но тот упрямо продолжал называть его Паулем, сославшись на то, что у них так принято называть старательных работников. Когда я перевел это Жулеву, то он придумал неплохой ответный ход и тоже стал называть немца Паулем, покровительственно похлопывая его по плечу. При этом на лице у Жулева появлялась такая обезоруживающая улыбка, что немец терялся окончательно и не мог решить, встать ли в позу и рассердиться или же сделать вид, что не замечает подобную фамильярность.
К нашему первенцу, к тому самолету, который был собран без разрешения фирмы, немец так ни разу и не подошел – соблюдал принцип. И мы о нем не заговаривали, словно этого самолета не было на свете. Но работать на нем продолжали и вскоре подготовили его к первому вылету и перегонке. Старались, конечно, на совесть, и все, что можно было осмотреть и предусмотреть, было осмотрено и предусмотрено. Я позвонил Воеводину и доложил, что самолет готов. Он пообещал прислать летчика незамедлительно.
Я смотрел на собранный самолет и думал о том, какой, однако, у него своеобразный силуэт, что эту своеобразность придают ему крылья с небольшой стреловидностью и с прямоугольными концевыми кромками, фюзеляж с почти овальной передней частью и почти треугольной хвостовой частью… Подумал и о том, как неприятно видеть на своей земле чужие опознавательные знаки: кресты и свастику (Жулев дал слово по прибытии домой закрасить эту гадость), и еще о том, что даже запах от самолета шел чужой – резкий и неприятный. Должно быть, от непривычного состава краски.
Уже первое знакомство с этим самолетом показало, что многое у него представляет большой интерес и должно быть самым тщательным образом изучено.
Самолет Ме-109Е был вполне современным. Им была вооружена почти вся истребительная авиация Германии. Разбойничья слава его началась на последнем этапе боев в небе многострадальной Испании. С тех пор он не на шутку разлетался. Фашисты бросали его с одной жертвы на другую. Покончив с одним европейским государством, они принимались за другое. И это до поры до времени сходило им с рук.