Время, люди, самолеты

Рабкин Израиль Габриелович

Мы не знали тогда, что через год с небольшим этот хищник будет летать и над нашей страной, неся смерть людям, разрушение селам и городам. Не знали мы и воровских повадок фашистов, их привычку действовать исподтишка, при численном превосходстве.

…Прилетел У-2, привез Николаева. Гарцующей походкой, с небрежно переброшенным через плечо парашютом и с усмешкой на молодом, не лишенном привлекательности лице, он подошел к нам:

– Привет, начальнички! Готов аэроплан?

– Готов.

– Порядок. Значит, сейчас полетим.

– Товарищ майор, –

забеспокоился я, – мне нужно до вылета познакомить вас с некоторыми особенностями самолета.

– А какие тут могут быть особенности? Аэроплан как аэроплан.

И все той же походкой, с немалой долей рисовки обошел самолет, надел парашют и полез в кабину.

– Ну, инженер, рассказывай, какие ты тут нашел особенности?

Я начал было ему рассказывать по порядку, слева направо о назначении каждого из рычагов, приборов и тумблеров, но он очень скоро прервал меня:

– А это что? – указал он на прибор, до которого я еще не добрался.

Я ответил и хотел было продолжить свой рассказ, но он снова перебил и поинтересовался прибором, расположенным в самом правом углу приборной доски, а потом рычагом, находившимся рядом с сиденьем и штурвалом управления стабилизатором.

– А теперь, инженер, скажи, какая у самолета скорость планирования? А скорость набора высоты?

Получив ответы и на эти вопросы, он сказал, что это все, что ему нужно знать для перегонки самолета. Я понял, что заготовленную мной лекцию он слушать не намерен.

– Жулев, – скомандовал он, – к запуску!

– Есть к запуску! – мгновенно и, как мне показалось, радостно ответил Иван Васильевич.

Я был в недоумении: «Может быть, власть проявить? Задержать, заставить все изучить и сдать зачет? А что, если с летчиком-испытателем так поступать не положено? И вправе ли я ему приказывать?»

Пока я решал эту задачу, мотор был запущен и самолет двинулся к взлетной полосе. Как завороженный, смотрел я, как он дошел – до старта. Через несколько минут взлет. И вот уже убрано шасси, сделан круг над аэродромом. Самолет лег на курс и вскоре растаял в воздухе.

Жулев – золотая душа – вывел меня из состояния оцепенения:

– Вы не сомневайтесь, товарищ инженер, все будет в порядке. Николаев летал на многих самолетах, в том числе и на немецких… Вы куда?

Я побежал к вышке, где находилась служба руководства полетами, где можно было справиться о ходе и результатах перегона. Мысленно я находился рядом с Николаевым, следил за временем, рассчитывал пройденное расстояние, пытался представить себе, что делает в данный момент летчик, как ведет себя самолет.

Как ни старался я оставаться спокойным, этого не получалось. А вдруг что-то было упущено? И как некстати этот инцидент с представителем фирмы. В случае чего, она останется в стороне, и вся ответственность ляжет на нас. Словом, для меня это был первый вылет, и, как это бывает всегда в таких случаях, я очень волновался. «Может быть, потом, – думал я, – когда попривыкну к своей работе, то буду спокойнее?»

Это были наивные мысли!

Не знал я тогда, что ни знания, ни опыт, ни обретенная с годами уверенность не смогут уберечь от волнений того, кто выпускает в полет летчика; что он всегда будет думать и беспокоиться о летчике. Что состояние, в котором я тогда находился, было нормальным, я бы сказал, естественным состоянием человека, решившего посвятить себя деятельности инженера-испытателя авиационной техники.

Узнав о том, что Николаев благополучно совершил посадку на нашем аэродроме, я с облегчением вздохнул.

Прошло еще несколько дней. Еще три самолета были отправлены в перелет: один на наш аэродром, а два – на аэродром летного отдела ЦАГИ. Остался последний, за которым с минуты на минуту должен был прилететь Николаев. Мы ждали его у самолета и обратили внимание на быстро идущего к нам офицера. Присмотревшись к нему, Иван Васильевич воскликнул: «Да это же наш Супрун!»

Я видел Супруна впервые, но много слышал о нем, а однажды, находясь среди сотен тысяч зрителей на авиационном празднике в Тушине, любовался его полетом.

Он возглавлял тогда пятерку истребителей, которая выполняла групповой пилотаж. «Так вот он какой, этот прославленный летчик-испытатель и непревзойденный мастер высшего пилотажа и воздушного боя!» Высокая стройная фигура, широкий размашистый шаг, хорошо пригнанная, я бы сказал, элегантно сидевшая на нем военная форма с двумя шпалами в петлицах и Звездою Героя Советского Союза, двумя орденами Ленина и значком депутата Верховного Совета СССР на груди.

Особенно привлекательным было его лицо – молодое, открытое, брызжущие искорками глаза и готовые расплыться в доброй улыбке пухлые губы. Такой молодец способен был привлечь к себе чьи угодно сердца, и в первую очередь женские.

Приветливо поздоровавшись с нами, Степан Павлович сказал, что узнал о нас из телефонного разговора с Воеводиным, после которого поспешил сюда, чтобы улететь вместе с нами домой. Потом попросил разрешения осмотреть самолет. Он быстро находил на нем то, что хотел увидеть, и свободно ориентировался в кабине. Из этого можно было заключить, что самолет был ему хорошо известен.

– Похоже, не обманули нас немцы и дали именно тот образец самолета, который находится у них в серийном производстве и о покупке которого мы с ними договаривались.

Тем временем подрулил «Аист» – четырехместный связной самолет (немецкого производства). Из него вышли Стефановский и Николаев. Мы с Жулевым оказались свидетелями встречи друзей, встречи, которая напоминала известную сцену гоголевских Тараса Бульбы и его сыновей, с той, однако, разницей, что у Гоголя один тормошил двоих, а здесь – двое одного. Друзья поворачивали Супруна, хлопали его по рукам, по плечу, лопаткам и даже пытались оторвать от земли.

– Здорово! С приездом! Ну, как там «шпрехен зи дойч», Гитлера видел? Не сдох еще этот заклятый наш «друг»? Что интересного видел? До нас дошел слух, что ты летал там, – это правда? На какой технике?