Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2
Шрифт:
Затем проехали к помещению, где размещался штаб Киевского Особого военного округа. Это здание было отстроено как раз перед войной. После войны именно там разместился ЦК КП(б)У, да и сейчас он там находится. Сильно был разрушен завод "Большевик", и лежал в руинах Крещатик. Когда мы приехали на площадь Богдана Хмельницкого, то там ряд домов еще горел. Город производил жуткое впечатление. Некогда такой большой, шумный, веселый южный город, и вдруг - никого нет! Просто слышали собственные шаги, когда шли по Крещатику. Потом мы повернули на улицу Ленина. В пустом городе отдавалось эхо. А может быть, от сильного напряжения складывалось у нас такое впечатление. Во всяком случае, оно было очень тяжелым. Постепенно стали появляться люди, возникали прямо как из-под земли. Мы поднимались с Крещатика в направлении Оперного театра по ул. Ленина (старое ее название - Фундуклеевская), идем, разговариваем, делимся впечатлениями.
Вдруг слышим истерический крик. Бежит к нам молодой человек. Не знаю, в каком он был состоянии. Помню только, что беспрестанно повторял: "Я единственный еврей в Киеве, который остался в живых". Я его как мог успокаивал.
Прежде всего надо было организовать хлебозаготовки. В хлебе нуждалась вся страна, народ просто голодал. Требовалось сделать максимум, чтобы получить побольше зерна. В 1943 г. на Украине был очень хороший урожай. Прошла снежная зима, выпали нормальные летние осадки, поэтому и урожай был хорошим. Следовало срочно организовать заготовку хлеба, чтобы оказать стране посильную помощь. Мне докладывали в те дни, как действовали при занятии Киева отдельные группы, которые я раньше поручил организовать. Каждая группа имела конкретный адрес и свое задание: на какое здание обратить внимание, чтобы обезвредить мины и ликвидировать пожары. Например, в помещении Совнаркома УССР, где у немцев, кажется, был госпиталь, они, когда уходили, подожгли солому. Но наши вскоре ворвались в дом и быстро погасили пожар. Остались только его следы: выгорел паркет в некоторых местах. Такая же участь постигла новое помещение штаба КОВО. Многие здания спасли тогда наши люди, потому что заранее были нацелены на конкретные объекты и сразу попали туда, пока огонь еще не разгорелся. Оперный театр был не тронут. Я вошел в него, хотя меня предупреждали, что он, возможно, заминирован (противник делал нам такие подвохи).
Меня тянуло туда. Театр не был заминирован. Сохранилась правительственная ложа, та же стояла мебель, те же красовались обои на стенах, вообще все осталось по-старому. Потом, уже после занятия Киева, Москаленко рассказал мне такую историю о том, как он входил с войсками в город: "Ночью я вступил в Киев с танками. Шел впереди танков, освещал им фонарем шоссе и привел их к Киеву". Он меня попросил, чтобы об этом не узнал Сталин. К тому времени был отдан приказ, в котором строго предупреждались все генералы, чтобы они зря не рисковали своей жизнью, не подставляли себя под пули. Конечно, такое поведение не вызывалось обычно необходимостью и было геройством на грани безрассудства. Но это ведь Москаленко! А от Москаленко всего можно было ожидать. Я дал ему слово, что не скажу Сталину, потому что Сталин осудил бы его и для примера мог бы даже жестоко наказать за нарушение директивы. Ну, да что мне-то говорить: город занят, Москаленко ввел в него танки и остался жив, а победителей не судят. Вот так и был занят Киев. Я составил небольшую записку; как проходил бой, как стойко дрались наши войска. Особо отметил артиллеристов. На меня произвела тогда сильнейшее впечатление артиллерийская подготовка.
Она действительно была самой мощной при мне с начала войны. Пехота тоже действовала хорошо, нечего и говорить, и танкисты воевали славно, но артиллерия особенно запечатлелась в памяти. Поэтому я ее и выделил. Я послал эту записку в Москву, просто хотел порадовать Сталина. Сам радовался и его хотел порадовать, что, вот, к 7 ноября мы заняли Киев. Но был удивлен, когда на второй день взял в руки центральную газету и увидел, что моя записка полностью опубликована в "Правде". Потом Сталин, когда я приехал в Москву, прочел мне что-то вроде родительской нотации: "Вот вы послали сюда сообщение шифровкой, по секрету, а мы взяли и опубликовали его". Я: "Товарищ Сталин, кто вам докладывал, что это сообщение было зашифровано? Никакого там шифра вовсе не было. Записка была зачитана по телефону. Мы из Киева передали ее по ВЧ, а Поскребышев записал и доложил вам". Сталин спросил у Поскребышева. Тот подтвердил: "Да, да, товарищ Сталин". Сталин почувствовал, как мне показалось, некоторую неловкость: хотел уколоть меня, что я секретничаю в вещах, которые никакого секрета не содержат, а получился вместо того глупый укор.
ОСВОБОЖДАЕМ УКРАИНУ
Примерно в это же время фронты получили названия: 1-й, 2-й, 3-й, 4-й Украинские (и Белорусских тоже было три или четыре, не помню сейчас). Наш фронт стал 1-м Украинским. Потом фронт Конева - 2-м Украинским; он до того назывался Степным. Южнее воевали 3-й Украинский и самый южный - 4-й Украинский. Последним командовал Толбухин, а 3-м Украинским фронтом Малиновский [250] . Освободили мы Киев, незадолго до того освободили Днепропетровск [251] . Наши войска успешно продвигались на запад. Донбасс тоже был освобожден. Когда шли бои за Донбасс, я специально ездил туда. Помню, шел бой за Макеевку. Я приехал, когда наступала 2-я Гвардейская армия. До этого ею командовал генерал Крейзер. Он был заместителем у командующего этой же армией Малиновского, а потом
250
ТОЛБУХИН Ф.И. командовал войсками 4-го Украинского фронта с октября 1943 г. до мая 1944 г. МАЛИНОВСКИЙ Р.Я. командовал войсками 3-го Украинского фронта с октября 1943 г. до мая 1944 г.
251
Киев был освобожден 6 ноября 1943 г., Днепропетровск - 25 октября 1943г.
252
Генерал-лейтенант КРЕЙЗЕР Я.Г. командовал 2-й Гвардейской армией с февраля по июль 1943 г.
253
Макеевка была освобождена 6 сентября 1943 г.
Торопился туда, потому что меня интересовало, в каком состоянии находятся металлургия и угольные шахты. То, что я увидел, было очень печальным: сначала мы, когда отходили, взрывали; потом немцы отходили и тоже все, что успели, взорвали. Картина была такая печальная - одни руины. Надо было думать о восстановлении, прежде всего шахт. Не помню, в это время или же позже приехал туда Егор Трофимович Абакумов, мой давний приятель. Мы с ним познакомились в 1912 г., когда работали на 31-й шахте Французской компании. Он начал меня упрашивать, чтобы я помог ему демобилизовать людей для шахт. Оказалось, требуется очень много шахтеров, другой рабочей силы. Толоухин, который там наступал, их мобилизовал в ряды Красной Армии. Я сейчас же послал шифровку Сталину с просьбой не призывать в армию горняков и металлургов. Уголь и металл по-прежнему будут нужны, ведь война продолжается. Если не будет рабочей силы, мы не сможем дать стране уголь и металл.
Потом меня в связи с этой телеграммой вызвали в Москву. Сталин мне: "А с кем будем воевать? Кем пополнять наши части?" Отвечаю: "Понимаю. Давайте мобилизовывать колхозников, а тут требуются квалифицированные рабочие. Если мы мобилизуем колхозников на рудники, их очень трудно будет быстро обучить производству, тем более металлургическому делу". "Ну, говорит, - хорошо. Тех, кого Толбухин уже мобилизовал, возвращать не будем, но дадим ему указание, чтобы он впредь шахтеров и металлургов не брал". Уже хорошо! Это была маленькая победа. Тогда же Сталин сказал мне так: "Сейчас, видимо, надо будет вам сосредоточить свое внимание на партийной работе и на работе по восстановлению государственных органов республики, ее областей и районов. Посевы, хлеб, сахар, уголь и металл - вот главное. Вы остаетесь членом Военного совета, как и были, 1-го Украинского фронта, время от времени сможете выезжать на фронт, но главные усилия, главную энергию вы должны посвятить восстановлению республики". Отвечаю: "Хорошо". Когда я приехал из Москвы, то сказал об этом решении Ватутину. Ватутин выразил свое сожаление. Мы с ним, как говорится, сработались и с уважением относились друг к другу, и мне тоже было жалко оставлять Ватутина.
Таким образом, я из Киева наведывался на фронт, если говорить прямо, гостем. Не совсем-то хочется мне произносить это слово "гость", потому что я был членом Военного совета и обладал соответствующими правами, но систематически заниматься вопросами фронта уже не мог, потому что должен был заниматься вопросами Центрального Комитета КП(б)У и Совета Министров Украины. Но выезжал я на фронт довольно часто. Хотел бы, чтобы меня поняли по-человечески. После выхода наших войск за Днепр настал приятный момент: раньше мы бежали к Днепру, отступая, а теперь в такое же положение поставили своего противника. Было горько отступать, зато приятно наступать. Хотя имелись у нас потери, но мы испытывали чувство радости и гордости за СССР, за нашу партию, за идеи Ленина, за все, что сделано нашим народом, создавшим такую могучую страну.
И вдруг в такие дни я лишаюсь возможности активно участвовать в организации наступления на врага... Но я понимал, что воевать и бить противника, конечно, хорошо, однако следует также создавать тыл и снабжать армию не только теми средствами, которыми бойцы питаются буквально, то есть кушают, но питать ее также боеприпасами, снаряжением и прочим. Здесь Украина должна была сказать свое веское слово. Мы имели кадры, имели и заводы. Хотя они и были разрушены, но легче восстановить разрушенные заводы, чем строить новые. Вот мы и занялись этим делом: восстанавливали шахты, металлургию, заводы. В 1943 г. зима наступила рано. Наши войска не то уже были под Житомиром, не то даже вступили в Житомир. Тут противник подтянул войска с запада, в том числе из Италии, и вынудил нас отойти от Житомира. У нас там силы были сравнительно маленькие: на Житомир наступал в авангарде наших войск кавалерийский корпус [254] . Естественно, когда он встретился с танками, то не смог удержать свои позиции против танков. Немцы стали преследовать наши войска, которые отходили опять к Киеву, и надеялись даже сбросить нас в Днепр.
254
Житомир впервые освободили 12 ноября 1943 г., вторично - 31 декабря 1943 г. На этом участке наступал 1-й Гвардейский кавалерийский корпус (командующий генерал-лейтенант БАРАНОВ В.К.).