Время - московское!

Зорич Александр

— Можешь начать с ягну. Кто такие?

— Таково самоназвание расы чужаков, которая захватила Грозный. В Глобальном Агентстве Безопасности они также были известны как астрофаги…

«То есть пожиратели звезд», — мысленно перевел Эстерсон, но промолчал, чтобы не перебивать Полину.

— …В общем, во время ночного боя мы захватили несколько ягну в плен. Это было, дорогой мой Роло, позавчера. Так что, если тебе интересно, сколько ты проспал или, скажем прямо, бессовестно продрых, я тебе отвечу: тридцать с лишним часов.

«Ого!» —

Эстерсон снова промолчал и только кивнул со значением, дескать: принято к сведению.

— Особенно в ловле ягну отличился Цирле. Он лично пленил четырех сбитых вражеских пилотов! Представляешь? У него обнаружилось феноменальное чутье на чужаков!

— А что, они прятались? Пилоты этих ягну?

— Нет. Наоборот, при первой же возможности они сдавались в плен сами. Но проблема была в том, что большинство из них не имело такой возможности! Ты бы видел эти туши! В условиях тяготения Грозного, лишенные привычной для них техносферы, они выглядели как выброшенные на берег дварвы!

Конструктора передернуло от отвращения.

— Они похожи на дварвов?

— Отдаленно. Хотя ягну все-таки разумны. Это их немного… облагораживает.

— Ты тоже их ловила?

— Да, — сказала Полина с гордостью. — Мы с пингвинами знаешь как геройствовали? Ты бы видел!

— С какими пингвинами? Это кодовое название очередного вашего спецподразделения? Я знаю, у русских в армии всё если не «Барс», то «Касатка», а если не «Касатка», то «Гиацинт», а если не «Гиацинт», то, черт возьми, «Пингвин»! Царство фауны и флоры!

— Ага. А у нерусских всё где не «Дюрандаль», там «Бальмунг», а где не «Бальмунг», там «Химмельдоннерветтер». То-то красота.

— Что такое «Бальмунг»?

— Не знаю, с детства в памяти застряло… А пингвины — обычные местные пингвины. Я же для нашего пингвиненка подходящую маму найти не успела тогда. Меня на «Ивана Калиту» вызвали, сказали, чтобы я поспешила, а то они на дно залечь готовятся. И я прямо с пингвиненком туда приперлась. Можешь себе вообразить, как на меня Бариев наорал.

— Наорал?! Да я этому солдафону…

— Я утрирую. Но рад он не был. И предложил, деликатненько так, «животных на хер за борт». Но поскольку я, как ты знаешь, по распоряжению Святцева хожу в «экспертах по биологическому оружию», я злоупотребила своим служебным положением и сказала, что «животное» мне требуется для экспериментов. Это его сразу успокоило… Затем я накормила пингвиненка, немного поработала с препаратами вольтурнианского всеяда, а потом меня сморило… Пей бульон, остывает.

— Вот так, tovarischi! — патетически вознес голос Эстерсон. — Пока на конструктора «Дюрандаля» сыпались бомбы врага, эта женщина мирно посапывала в своей каюте под предлогом экспертизы биологического оружия!

— У ягну нет бомб, — поправила Полина, выказав недюжинный пиетет к военно-технической точности, которого раньше за ней не наблюдалось. — А «посапывала» я недолго. Ягну, уже покидая поле боя, все-таки достали нас.

«Иван Калита» получил несколько пробоин и начал заполняться водой. Ну что было делать? Схватила я пингвиненка — а он с перепугу так разорался, что никакой сирены не надо — и пошла в спасательный аппарат. Что было потом — не важно, но в итоге…

— То есть как это — не важно?

— В другой раз расскажу. Я лучше про пилотов ягну.

— Нет уж, давай-давай.

— Бульон пей.

— Пожалуйста. — Эстерсон демонстративно сделал два больших глотка. — А ты, будь добра, про «потом» расскажи.

— Да ничего особенного. Я узнала у моряков, что случилось, засунула пингвиненка в аппарат и сама туда села, как приказали. А потом спохватилась, что надо планшет с результатами по вольтурнианскому всеяду забрать. И побежала я вот в такой же точно лазарет, только на борту «Ивана Калиты», в пабораторию. Правда, не очень-то добежала… Дверь в переборке оказалась закрыта. Я — назад, а там тоже закрыто… А мне моряки, которые в отсеке были, и говорят: «Что же вам, Полина, в аппарате не сиделось? У нас-то служба и долг, а у вас? Теперь вместе помирать придется».

— Героиня, — проворчал Эстерсон.

— Я знаю, что тебе нельзя такие страхи рассказывать. Но раз уж проговорилась… Мы там, в отсеке, прокуковали до полудня, но потом нас вытащили.

— Ничего себе. Это ведь жутко сложно. Как они управились?

— Нас спасло то, что «Иван Калита» лежал на сравнительно небольшой глубине. И за нами спасательный аппарат смог повторно спуститься, он у них куда лучше того скафа, на котором мы плавали.

— Ну еще бы! Военная штука, да еще на весь экипаж, как ты уверяешь. Наверное, полноценная подлодка, только небольшая… Забавно, я, к стыду своему, не знал, что такая на русских субмаринах есть.

— Есть-есть. Они спустились, как-то на верхнюю палубу пробрались, что-то загерметизировали, откуда-то воду откачали, где-то дырку прорезали… Я еще такую умную аббревиатуру запомнила: ВДД… Чуть что — сразу ВДД вспоминали и какие-то вентили крутили.

— Наверное, не ВДД, а ВВД. Воздух высокого давления.

— Уф, это для меня слишком сложно… Вытащили нас, короче говоря. Свезли на берег… Волновали меня два существа: ты и пингвиненок.

— О, это великая честь для меня! Стоять на одной доске с маленьким пингвином! Вот еще подрасту в твоих глазах — глядишь, и с большим пингвином сравняюсь.

— Да мне самой смешно. У меня какой-то бзик на этом пингвиненке случился. О тебе, если честно, думать было слишком страшно. Я когда первый взгляд на берег бросила — разревелась, как дура. Такое было впечатление, будто фиорд подменили. Вместе с морем, небом и планетой… Мне, правда, сразу сказали, что ты цел. Тебя подобрали на берегу и вместе с другими ранеными переправили сюда, на «Юрий Долгорукий». От этого я немного пришла в себя и решила заняться судьбой пингвиненка…

— Ты лучше про ягну рассказывай.