Время нашего страха
Шрифт:
– Звонил Геннадий Данилович, – сообщил он, – попросил, чтобы вы ему перезвонили.
– Обязательно. – Дронго достал телефон и набрал номер. Услышал голос Ледкова:
– Звонила следователь Вакуленко. Они провели утром обыск в квартирах Низамова и Туричина. У Байрама ничего не нашли, наверно, он всё-таки выбросил свой конверт, а у Бориса нашли ту самую фотографию. Она лежала в книге. То есть на столе была не его фотография, а всего лишь копия, недавно сделанная копия. Кто-то отдал свою фотографию, чтобы убийца мог сделать копию. Алло, вы меня слышите?
– Такие фотографии были только у вас шестерых, –
– Во всяком случае не у меня. Моя фотография у меня дома, в альбоме, я недавно проверял.
– Я её только что видел. Тогда остаются Петунин и Кросс. Где сейчас Евгений Романович?
– Он на совещании. К нему приехали гости из Дуйсбурга. А вот Аллочка вас ждет. Может, тогда уже не нужно с ней беседовать? Она никогда не была у меня в доме.
– Нужно, – возразил Дронго. – Я хочу выяснить всё до конца. Сделаем так. Я поеду к ней, а потом поговорю с Петуниным. И вечером я хотел бы ещё раз встретиться с Александром Казберуком.
– Хорошо, – согласился Ледков убитым голосом. – Что-нибудь ещё? Вы поговорили с Любой?
– Да. И она показала мне фотографии. Почему вы не рассказывали мне, что пытались помирить Туричина с его супругой?
– Разве это имеет отношение к нашим делам?
– В данном случае все имеет отношение к вам шестерым. Но об этом поговорим попозже. Позвоните своей пассии, пусть никуда не уходит. Я прямо сейчас поеду к ней. И никуда сегодня не выходите из своего кабинета. Даже обедать.
– Я понимаю, – тихо ответил Ледков.
Глава пятнадцатая
Это был один из новых домов на проспекте академика Сахарова. Они подъехали туда во втором часу дня, когда автомобильные пробки в городе, казалось, перекрывали любую возможность вообще куда-либо двигаться. Когда они наконец подъехали, Дронго вышел из автомобиля, оглядел двор. Это был открытый с трех сторон двор, откуда легко можно было уйти. Дронго подошел к подъезду, закрытому на замок, и вопросительно посмотрел на одного из сотрудников охраны, который приехал вместе с ним.
– Мы не знаем кода, – виновато сказал тот, – наберите цифру тридцать девять, и вам ответят. Мы обычно ждем в машине. А у Геннадия Даниловича есть свой ключ.
Дронго набрал номер и почти сразу услышал голос Аллы:
– Кто там?
– Вас предупреждали насчет меня, – ответил Дронго. – Я приехал по поручению Геннадия Даниловича.
– Входите.
Щелкнул замок, и Дронго вошел внутрь. Огляделся. Довольно просторная лестничная клетка. Подошел к лифту. Квартира Сабитовой находилась на восьмом этаже, это он помнил. Когда кабина лифта остановилась, он вышел и сразу увидел молодую женщину, которая уже открыла дверь. Чем-то она неуловимо напоминала Любовь Ледкову, с которой он сегодня общался. Разница была лишь в положении. Жена Ледкова выглядела более уверенной более безапелляционной в суждениях и соответственно более нетерпимой к окружающим. Любовница Ледкова была моложе неё на двенадцать лет, обладала более ровным, спокойным характером, старалась не выносить категорических суждений, научилась прощать мужчинам их мелкие и не очень мелкие недостатки и была достаточно терпима
Она ждала его на лестничной клетке, одетая в белый спортивный костюм, который выгодно подчеркивал достоинства её фигуры. Ледкова никогда бы не позволила себе принять гостя в таком виде, для Аллы это было в порядке вещей. Дронго пожал ей руку и вошел в квартиру.
Они прошли в большую комнату, которая оказалась столовой, соединенной с кухней. Дронго устроился на диване. Алла уселась рядом. На столике, стоявшем перед ними, лежало несколько модных журналов.
– Будете что-нибудь пить? – поинтересовалась Алла.
– Нет, спасибо. Я пришел к вам поговорить…
– Я знаю. Гена позвонил и сказал мне, что вы приедете.
В этом тоже было некоторое отличие. Алла специально называла своего друга так, подчеркивая близость их отношений, тогда как Любовь Кирилловна называла своего мужа Ледков или Геннадий Данилович.
– Что вы хотите узнать? – спросила Алла.
– Вы слышали о том, что недавно убили близкого друга Геннадия Даниловича?
– Я всё знаю, – печально подтвердила Алла, – и не одного убили, а троих.
– Вы были знакомы?
– Нет. Я видела только Евгения Романовича Петунина. Мы два или три раза вместе ужинали. Но Гена много рассказывал мне о своих друзьях. И я знала, что они часто встречаются. Потом эта дикая история с непонятными письмами. Какой-то полоумный маньяк рассылает письма с цифрами, где указывает, в каком порядке будет убивать людей. Я удивляюсь, что ни прокуратура, ни милиция не могут его найти и остановить. А Гена очень переживает, даже похудел в последнее время.
– Что он вам говорил о своих друзьях?
– Гордился ими. Хвалил. Говорил, что его эстонский друг – прекрасный архитектор. Или дизайнер, я уже точно не помню. Про Петунина я вам говорила, он, по-моему, его самый близкий друг.
– А остальные?
– Других я знала хуже. Хотя нет. Один раз видела этого погибшего ученого. У него было такое смешное имя. Ким. Да, правильно, Ким. Говорят, что это расшифровывается как Коммунистический Интернационал Молодежи. Неужели так можно называть своего ребенка? Как смешно…
– Раньше было много подобных имен, – заметил Дронго, – например, Владлен.
– Да, я знаю, слышала. Но думала, что сейчас уже таких имен не встречается. Хотя ему было так много лет.
– Не много, – ревниво заметил Дронго, – что-то в районе сорока пяти.
– Это много, – улыбнулась Алла. – Когда мне будет сорок пять, я буду уже глубокой старухой.
– Вы считаете, что жизнь заканчивается после сорока?
– Безусловно. Только не обижайтесь. Вам, наверно, уже за сорок, и вы думаете, что можете прожить ещё столько же. Но мне кажется, что жизнь после сорока лишена тех удовольствий, какие бывают в молодости.