Время не ждет
Шрифт:
— Николай Старостин[111], — Представляется спаситель. Завязывается неторопливая беседа, к которой подключается всё моё окружение. Вот так-так… сплошь именитые спортсмены!
Резонно с одной стороны — «обложить» меня, выпытать подробности тренировок. Как-никак, но я не просто спортсмен, а некотором роде новатор. В условиях информационного голода такое непосредственное общение очень важно для советского спорта. А то получится очередной бой с тенью[112]…
Спортивные
Я же не просто спортсмен, а именно «новатор», так что всё понятно. Но…
… корёжит немного. Некий показатель, что меня воспринимают в первую очередь как олимпийца, а не успешного предпринимателя или политика.
* * *
Выходя из банкетного зала, краем глаза цепляю знакомое лицо. Как её… Рахиль! Своеобразный типаж, такую трудно с кем-то перепутать.
— Пожалуй, лишнее выпил, — Задумчиво сообщаю в пространство и решаю… пошалить.
— Рахиль? — Делаю шаг, — Вы-то мне и нужны!
Пользуясь растерянностью девушки, беру её ладошку в руки и сообщаю проникновенно, глядя в глаза:
— Доложите товарисчщам комиссарам, что я охотно проведу серию тренировок с лекциями, и для этого не нужно было окружать меня на банкете. Достаточно просто попросить.
Чуть наклонившись, целую руку, пахнущую оружейной смазкой, и ухожу не слишком уверенными шагами.
* * *
Выдохнув, Киров положил на стол Сталину папку с документами.
— Читай. До конца читай, — Подрагивающим голосом попросил он.
Бросив на друга и сподвижника короткий взгляд, Иосиф Виссарионович открыл папку. Несколько минут спустя он молча отложил документы, и взял пачку «Герцеговины»[113] и стал набивать трубку.
— Случайно, — Поняв взгляд Вождя, начал рассказ Киров, — Отражение в стекле заметил. Ненависть такая… Думал, показалось, но плохим бы я был подпольщиком, если б не проверил. Проверил, а всё равно… не хотелось верить, знаешь ли. Ценный кадр, порядок в Ленинграде навёл.
— Не в Мильде дело! — Заспешил Сергей Мироныч, поняв тяжёлое молчание Вождя, — Это ладно… история известная — не мы первые, не мы последние. Сколько таких… да хоть в ЦК?! Кто из-за женщины волком на другого смотрит, кто не может забыть и простить партийный склоки двадцатилетней давности.
— Бонапартик, значит, — Вздохнул Иосиф Виссарионович, — Культ личности? Были сигналы, были… «Стальной Макс», ну надо же! Чёрт с ним, с бонапартизмом, в некоторой степени он даже полезен. А вот перерожденец… уверен?
— Насколько вообще
— Проверим! — Сталин подвинул папку поближе, — Перерожденец, надо же. Всего ничего времени прошло, а уже девицы… и ладно бы просто бабник, а тут ещё и признак насильственных действий. Бози тха[114]! Зачем?!
— Сам не понял поначалу, Коба, — Ссутулившись, вяло ответил Киров, — потом только дошло. Власть! Ломать женщин понравилось. Потому…
Киров открыл папку и пролистал её до нужного места, положив перед собеседником.
— … и поверил информации. Если человек способен принуждать девушку к постели, то это мразь. На всё способная мразь. А девушку легко проверить было, Прахин даже не пытался как-то скрыть всерьёз. Даже не считает, похоже, что-то нехорошее сделал.
Киров ушёл, а Сталин всё сидел, мрачно уставившись перед собой.
— Что же тебе не хватало, сукин ты сын… — Сказал он, с отвращением глядя на папку.
Глава 37
— Никакой политики, — Собрав всех в одном купе, одышливо поучал спортсменов глава группы, водя перед собой артритным пальцем, жёлтым от табака, — никакой! На провокационные вопросы не отвечать!
— А если не провокационный, а так… непонятный, — Озадачился недалёкий Флечтли, сдвинув фетровую шляпу на набриолиненные волосы, — то чё?
— Улыбаемся и машем, — Негромко процитировал прижатый к окну Дан дальнего родича.
— Вот! — Мистер Лебовски назидательно ткнул в сторону копа палец, — Золотые слова! Не знаешь, что сказать? Молчи, за умного сойдёшь! Улыбайся и делай вид, что не расслышал или не понял вопроса, а сам отвечай на следующий. Или просто начинай рассказывать, как тебе понравилась встреча, и какие здесь милые девушки.
— А ты, — Выцветшие глаза с желтоватой склерой уставились на Ларсена, — чтобы так и отвечал! Чтоб никакой самодеятельности, вроде той демонстрации!
— Да я…
— Ты! Чудом отвели тебя от статьи за агитацию! Всё понимаю, но и сам ты не маленький. Подставился, и крепко подставился!
Состав начал останавливаться, и спортсмены разошлись по своим купе за чемоданами, натягивая на лица улыбки.
Первым на перрон вышел Дан. Рослый, атлетичный, с правильными чертами лица, да ещё и олимпийский чемпион… Ход беспроигрышный, толпа радостно взревела, а небольшой духовой оркестр заиграл гимн.
Олимпийцы, остановившись где стояли, дослушали его до конца.
— Неувязочка, — Мелькнула мысль у Дана, нахватавшегося в университете левых идей и ставшего несколько циничней, — гимн попозже надо было начать.