Время Оно
Шрифт:
Сперва он увидел, что из песка торчит человеческая голова — бритая, смуглая и мычащая какую-то песню.
— Здорово, — сказал Жихарь. — Надолго обосновался?
Вместо ответа голова стала пухнуть, пухнуть, стала в три человеческих роста величиной, обросла густой бородою и увенчалась нарядным дорогим шлемом.
Голова сделала губы дудкой и принялась с огромной силой дуть в сторону богатыря.
— Заткни пасть, Мироедина! — рявкнул богатырь, с трудом удерживаясь на ногах. — Сейчас в ухо заеду!
Голова испугалась, послушалась, как бы покрылась инеем и льдом, потом
— Привидится же такое! — сказал Жихарь, хотя все еще было впереди.
И точно — впереди кто-то двигался. Богатырь прищурился, напрягая правый глаз, и узнал зверя камелеопарда, сиречь жирафа. Такого он видел в зверинце при дворе то ли Нахир-шаха, то ли Елдым-хана. Только там жираф мирно пасся на лужайке, объедая с деревьев самые верхние листья, а тут бежал рысцой и при этом горел — с длинной пятнистой шеи срывались языки пламени.
Следом за жнрафом шел мужик, долговязый и с круглыми от удивления глазами. Усы у мужика загибались вверх красивыми колечками. Впереди себя мужик вел на цепочке громадного морского рака. Богатырь давно мечтал завести у себя на лице подобные усы, поэтому он побежал к мужику за советом. Но мужик давать совета не стал и сгинул вместе с жирафом и раком.
Потом еще много кто попадался Жихарю на пути. Не все мороки пропадали сразу — иного можно было даже тряхнуть за грудки, но толку от этого все равно не было. Встречались в песках и кости — совсем настоящие. Много тут народу загинуло и скотины загубило.
Возле высохшего колодца богатырь чуть не споткнулся об ящик. Ящик был глухой, с редкими дырочками. В ящике кто-то жалобно блеял.
— Барашек! — умилился Жихарь и хотел было освободить пленника, но ящик тоже оказался мороком.
Чтобы окончательно не спятить от бешеного солнца, богатырь стал вспоминать наставления Беломора.
Во Времени Оном, учил старик, может быть всякое. Там и время идет по-другому: год за три. И обычному человеку задерживаться здесь никак не надо. И называть себя следует чужим именем. А вот проявлять себя как раз ничем не следует — прославишься каким-нибудь подвигом, вот Время Оно тебя к себе и прикует навечно, станешь древним героем и домой никогда уже не воротишься.
«Как же мне тогда, дедушка, Вавилонскую башню-то порушить? — спрашивал Жихарь. — Это ведь, сам понимаешь, подвиг, а не что-нибудь там!»
«Не знаю, — честно признавался Беломор. — Постарайся как-нибудь незаметно это сделать. Чтобы она сама, к примеру, рухнула…»
Но до Вавилона еще следовало добраться. Незримый преследователь тоже не уставал, хотя явно и не показывался.
В какой-то миг среди прочих призрачных видений Жихарь узрел и родной Столенград во всех подробностях. Княжна Карина стояла на крепостной стене и командовала дружиной, отбивавшей натиск кривлян. Кривляне на стену лезли неохотно. Богатырь Невзор почему-то был не в первых рядах защитников, а сидел у себя же в кабаке и за свой же счет угощался!
Припасы в мешке подошли к концу. Пустыне же никакого конца не было. Может, его не будет и до края света…
Неделю
Пустыня и вправду кончилась. Полный месяц осветил высохшее русло реки. Даже кусты кое-какие торчали по берегам. И высохло русло сравнительно недавно, почва была еще влажной. До костра было рукой подать.
«Не перепугать бы людей сдуру», — подумал богатырь, но тут его кто-то крепко обхватил сзади за плечи.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дом — не тележка у дядюшки Якова!
Всякий дружинник знает, что состязаться в борьбе лучше всего со своим же братом-дружинником. Сегодня твоя возьмет, завтра — его, и никому не обидно.
А вот связываться с кузнецом, к примеру, уже куда накладнее. Потому что сила бывает разная. И та, что нажита в непрестанных воинских упражнениях и укреплена в многочисленных походах, может уступить той, которая накопилась у наковальни. Можно, конечно, одолеть и кузнеца, если помнить, что у него левая рука куда слабее правой. Вот под нее и следует работать.
Хуже всего обстоит дело с землепашцами, поскольку их сила исходит непосредственно из матушки сырой земли. Лядащий на вид мужичонко, бывало, повергал на землю опытнейших бойцов. Поэтому лучше сделать вид, что невместно дружиннику бороться с мужиком, — тогда хоть не опозоришься. Не всегда поможет против силы бойцовская ухватка.
…Сила, с которой столкнулся Жихарь на долгожданном краю пустыни, была как раз такая — мужицкая, земляная, цепкая, ухватистая, неистощимая. Еле видимый в тусклом свете тонкого месяца противник сопел, приговаривал что-то непонятное, силился повалить богатыря на песок.
Поначалу-то, захваченный сзади, Жихарь собирался перекинуть напавшего вперед и грохнуть оземь — пусть-де его собственным весом пристукнет. Не вышло. Вот они и топтались туда-сюда, ломая друг другу плечи.
— Чего тебе надо-то, человече? — время от времени спрашивал богатырь, но противник, видно, не понимал его и все бормотал по-своему.
«Если до зари с ним не управлюсь — задавит он меня», — решил Жихарь, собрал все как есть силы, извернулся, ухватил противоборца за мощную ляжку и дернул изо всех сил. В дружине этот прием назывался «корчевание дубовное».
Противник рухнул наземь, увлекая за собой богатыря. Они катались по песку, и незнакомец все что-то говорил, говорил. Покуда богатырь не начал кое-что понимать. Это был язык царя Соломона.
— Не отпущу, покуда не благословишь! — вот что толковал незнакомец всю ноченьку.
— Будь ты неладен, блин поминальный! — воскликнул Жихарь. — Так бы сразу и сказал — благослови! Благословляю!
С этими словами облегчения он заехал незнакомцу в ухо.
Тот разжал смертельные объятия, откатился в сторону и встал на колени.