Время палача
Шрифт:
— Я понял, Аксан.
— И вот еще что. С ним не вяжись, попробую сам прощупать почву.
— Помощники не нужны?
— Обойдусь. Я его не линчевать еду, — всего-навсего переговорить.
Глава 16
«Жигуленок» тряхнуло на колдобине, и, треснувшись головой о потолок, Миронов глухо чертыхнулся.
— Как развалы книжные закрывать — это они умеют, а вот дороги по сию пору ни к черту. Ты бы, Колянчик, не пирог жевал, а за руль держался.
Водитель милицейской машины лениво повел плечом.
—
— Ах, ты бедненький! Не покушал он вовремя, блин! Сейчас приедем на место, и будешь торчать там битый час. Успеешь и пирог сжевать и чайком три раза запить.
— Может, успею, а может, и нет. Чего время зря терять? Мне жена пирогов прорву напекла. И вы могли бы перекусить.
— Нет уж, спасибо. — Хмыкнув, Потап повернулся к сидящему рядом Дымову. — Ладно, о маньяках мы поговорили, — тут все более или менее ясно, ты мне другое скажи: нормальные люди — они вообще на свете существуют? Только честно, без дураков!
— А что это тебя так заинтересовало?
— Да вот, появились, понимаешь, сомнения после посещения твоего центра. Посмотришь на себя, на других — и поневоле голова закипать начинает. А тут еще по телеку эстрадных звезд наглядишься — совсем тошно делается. Иных ведь стыдно уже слушать. Такое «му-му» городят, что пузырики из ушей лезут. Смотришь на них и думаешь: то ли крыша у бедолаг съехала, то ли выставляются таким образом? — Потап фыпкнул. — Но они — ладно! Мне за зрителей обидно. Ведь сидят, лыбятся, в ладоши хлопают. Ни текста, ни мелодии — ничего не слышат! Только мишуру и замечают. Вот я и спрашиваю, может, нормальных людей вовсе не существует?
— А ты определи мне, что такое норма, тогда я смогу тебе ответить. Трудно абсолютизировать условность, Потап. Для кого-то норма — это ислам, для кого-то православие, а кто-то полагает нормой исключительно любовь к деньгам.
— Другими словами — сколько людей, столько и норм?
— Фактически так.
— Но ведь это хаос. Так можно вконец запутаться!
— Вот и путаемся. Жизнь, Потап, — одна большая путаница. А жить — значит, терпеливо распутывать общественные и личные заморочки.
— Хватит вам философствовать. Лучше послушайте, что я тут вычитал кусочек. — Сергей Миронов зашуршал разворачиваемой газетой, с выражением прочел: — «…И тогда юноша встал на защиту участкового милиционера! В решительной схватке он отбил правозащитника у дерзких подростков и призвал последних к порядку. Органы выражают самую сердечную признательность молодому человеку, надеясь, что в дальнейшем подобные случаи будут происходить в нашем обществе чаще и чаще.»
— В смысле, значит, нападения дерзких подростков на беззащитных участковых? — Шматов громко фыркнул. — Интересно, кто пишет такую лабуду?
— Тут без фамилии…
— Может, сами органы и написали?
— Ну, если те органы, про которые мы с тобой думаем, то вполне возможно. Я вон даже левой рукой пишу — и то неважно получается, а если писать органами… — Миронов небрежно свернул газету, швырнул на сиденье
— Ладно, тогда я другое хотел спросить… — Шматов озабоченно потер переносицу. — Нам Изотов еще про деревья что-то такое говорил. Так вот — правда или нет? В смысле, значит, стыковки и нестыковки с человеческим организмом?
Вместо ответа Вадим достал из кармана ожерелье с темными точеными цилиндриками, протянул капитану.
— Это что, четки?
— Не совсем. Фрагменты различных деревьев. Пихты, дуба, сосны, ясеня и так далее.
— А что с ними делают?
— Ничего особенного. Перебирай пальцами, а я буду смотреть. Как только дойдешь до своего родного дерева, я подскажу.
— Ну да?
Дымов спокойно кивнул.
— Вполне доказанный факт. То есть каких-то стройных теорий не существует, однако воздействие древесины на человека бесспорно.
— Что-то не верится. — Шматов покачал головой.
— Твое право, только еще японцы заметили: даже мертвая древесина обладает ярко выраженной бактерицидной активностью. Та же сальмонелла на деревянном подносе умирает довольно быстро, а на подносе из пластика может жить месяцами. И то же происходит с иными микроорганизмами. Есть деревья, которые неплохо снимают стресс, лечат мигрени, кожные высыпания, кишечные расстройства. Если бы это было не так, давно бы деревянные сауны сменили на что-нибудь более практичное. Так что религия друидов возникла не на пустом месте. Деревья действительно можно и нужно любить. Они все видят и слышат, но молчат. Разумные они или нет, мы не знаем, но как бы то ни было, уже известно, что боль и гнев им знакомы. Чувствуют они и злых людей, и добрых. Для одних стараются раскрываться, от других защищаются как могут. Потому и растут у одних хозяев и огурцы, и помидоры, и арбузы с ананасами, а другие простого гороха вырастить не могут. — Дымов пожал плечами. — Собственно, ничего удивительного в этом нет. Древесное племя много старше людей, значит, и с опытом у них побогаче. Даже если брать биологический возраст отдельных деревьев, то и здесь хватает феноменальных долгожителей.
— Долгожителей? Это сколько же, к примеру? — Миронов развернулся на переднем сидении. — Наверняка лет триста, не больше!
— А десять тысяч не хочешь?
— Не может быть!
— Полистай словари и сам убедишься. Найдешь долгожителей и в австралийской, и в африканской, и в американской фауне. Если бы столь не частые пожары, у нас в Сибири тоже нашлись бы свои ветераны. Хотя деревьев с возрастом под тысячу лет и у нас найдется немало.
Сергей, не удержавшись, присвистнул.
— Да уж, это не наши семьдесят! Столько бы я не выдержал.
— Вот именно. А они выдерживают. Стало быть, есть в них качества, которых не достает нам.
— Хмм… Ну, а как ты определяешь, какое дерево и кому подходит?
— Так же, как и все остальное. Я ведь экстрасенс. — Вадим кисло улыбнулся. — А объяснять — как да каким именно образом, думаю, нет смысла. Слепому трудно понять зрячих, так и здесь. Просто я вижу то, чего не видите вы.
— То есть?