Время палача
Шрифт:
— Вы успокойтесь, Маргарита Павловна. — Изотов налил из сифона газированной воды, протянул женщине стакан. — Мы обязательно вам поможем.
— Да как вы поможете! — она шумно отхлебнула, неловко раскашлялась. — Туда сам племянник нашего мэра наведывается. Там ведь давно уже настоящий бордель для городской элиты. Чиновников ублажают, работников прокуратуры, даже кого-то из депутатов. Находились, конечно, добрые люди, пытались посылать проверяющие комиссии, да что толку. Разве сами детишки в чем признаются? Для них это ведь стыд голимый. А потом их же еще и наказывали, доискивались — кто и что налево сболтнул. Слышала, даже, что людишек из той комиссии на ковер вызывали. К начальству, значит, повыше.
— А кто именно вызывал, не знаете?
—
Наклонив голову, Изотов наблюдал за пациенткой. За мимикой, манерой речи, интонациями. И поневоле сжималось сердце. Даже в свои сорок с хвостиком Маргарита Павловна была очень недурна собой. Погрузневшая фигура сохранила женственные формы, и даже в простоватом лице угадывалось что-то интересное, этакий полустертый возрастом шарм. Теперь можно было только догадываться о том, какой симпатичной она была лет десять-пятнадцать назад. Изотов поневоле вздохнул. Была, а вот ведь фокус какой! — все равно не вышло и не сложилось. Сказалось наследие детства, отсутствие родительской ласки, вечное ожидание боли и беды. Так ведь обычно и получается. Чего ждешь, то и происходит. Долго ни с кем не знакомилась, боялась поверить, держала на дистанции. А когда встретила — уже немолодого да верного, вмешалась злодейка-судьба. Вместе с коллегами любимый отправился в жаркие страны исполнять интернациональный долг. Не стрелять, не окопы рыть, а что-то там строить. Однако война — дама неразборчивая, и в числе прочих на Урал прилетело и его тело. В цинковом, грубо запаянном по швам гробу. И жизнь Маргариты Павловны, тогда еще молоденькой девушки, на этом закончилась. Подранки проще простого ставят на себе крест. Ломаются. Вот и она отошла в сторону. Решила, что, видно, не судьба. На танцы больше не ходила, глазок прохожим не строила. Может, надеялась, что со временем как-то само собой все разрешится. Но не разрешилось. А время скользнуло змейкой и утекло. Только после сорока, наверное, и стали забредать в голову тяжелые недобрые мысли. Про себя дуру-недотрогу, про мужиков сволочей, про детей, без которых вообще все на свете теряет смысл. Потому и взяла из детдома девочку-подростка. Отлично понимала, что на малютку уже не хватит ни времени, ни здоровья. Решила — пусть хоть так. Какое-то, а продолжение жизни. Лучик, устремленный в будущее…
Женщина утерла платком глаза.
— Вот вы, Сашенька, добрый человек, сразу видно. И жалеете меня по-настоящему, и лекарства хорошие даете. А только что вы можете? Таблеточки ваши я, конечно, выпью. Наверное, и посплю спокойно пару ночей, а что потом? Приедут опять на машинах и увезут мою Дашеньку. А ведь каждый раз для нее это хуже смерти. На следующий день я даже подойти к ней боюсь. Глаза черные, как дыры, сама — волчонок волчонком. Забьется с ногами в кресло и сидит, молчит. Не поверите, даже плакать не может. Все равно как робот. Я уже и в милицию бегала, и участковому рассказывала. Там тоже поначалу с сочувствием отнеслись, а все одно не помогли. Сунулись раз в детдом и получили затрещину от больших людей. Только и смогли, что посоветовать. Мол, спрячь куда-нибудь в деревню, раз такие дела. А какая у меня деревня? Я же насквозь городская. И тоже детдомовская. Ни сестер, ни братьев, ни родителей. Разве что квартиру могу поменять. Так ведь снова найдут. Это дело несложное. — Рассказчица шумно высморкалась в платок. — Может, мне в другом
Изотов поднялся из-за стола, сцепил руки за спиной. Подойдя к окну, некоторое время невидяще глядел на улицу. Наверное, и правильно сделал. Тут и очки бы не помогли. Добрый, отзывчивый «Сашенька» смотрел сейчас на мир суженными ненавидящими зрачками.
— Вижу, загрузила я вас. Надоела. И то правда — какая радость слушать чужое нытье.
— Это не нытье, — замороженно произнес Изотов. — Это рассказ. Трудный, но чрезвычайно нужный.
— Да если бы толк был. Вы же мне помогаете, не ей. А Дашу я раз пыталась сюда привести, — какое там! Наотрез отказалась. Ей ведь это все равно что выворачиваться наизнанку.
— Мы поможем ей, обещаю. — Сделав над собой усилие, Изотов обернулся. — Могу я вас попросить об одном одолжении?
— Да что угодно, Сашенька!
— Возьмите, пожалуйста листок и подробно распишите всех виновников ваших несчастий. Имена, фамилии, внешние приметы, где и кем работают. Словом, все, что знаете.
— Так вы снова в милицию побежите?
— Не побегу, Маргарита Павловна. Есть у нас в центре другие рычаги воздействия.
— Так ведь за ними такие люди стоят!
— За нами тоже стоят немаленькие люди. — Изотов выжал из себя улыбку. — К нам ведь едут лечиться со всего мира. Директора, бизнесмены, шейхи, даже президенты. Вот и поищем, к кому обратиться.
— Ох, да ведь им, наверное, платить нужно! — испугалась пациентка. И много платить, раз такие важные.
— Не беспокойтесь. В этих стенах платят только нам. Мы оказываем услуги, и многие в ответ готовы вполне искренне нам услужить. Так что никаких денег не понадобится.
Маргарита Павловна взволнованно прижала руки к груди.
— Сашенька! Боюсь даже и надеяться…
— А вы надейтесь! Обязательно надейтесь.
— Да если что получится, век буду за вас молиться. И продуктами, если надо, и чем другим…
— Маргарита Павловна! — Изотов шагнул к пациентке, крепко стиснул ее за плечи. Женщина вздрогнула и умолкла. Глядя в ее запрокинутое лицо, психиатр мысленно чертыхнулся. Все-таки жуткая это вещь — доживать и финишировать в одиночку. Не засыпать, слыша дыхание любимого человека, не обнимать его за плечи и за талию. Даже для мужиков это драма, для женщин же — самая настоящая трагедия.
— Маргарита Павловна, — более спокойно произнес он, — вы говорите сейчас вздор. Какие продукты? О чем вы?… Вспомните, что вы рассказывали о своих трехстах покупателях. Все-таки находились те тридцать человек, что говорили вам спасибо. Ведь находились, верно? Вот и вы, если все получится, просто поблагодарите меня и пригласите однажды в гости. Скажем, на чашечку чая.
— Чая?
— Ну да, угостите вареньем, с Дашей познакомите. Думаю, для нее это тоже окажется полезным. Кто знает, возможно, предложу ей работу в нашем центре. Научится работать с компьютерами, книжки почитает, о будущем призадумается. А там и об институте для нее подумаем.
— Сашенька, да как же мне вас…
— Все, Маргарита Павловна! На сегодня все. — Изотов протянул руку и придвинул к женщине листок с ручкой. — А теперь пишите. То, о чем я вас просил. И не волнуйтесь. Обещаю вам, все обязательно устроится…
Короленко как-то обмолвился: «Человек создан для счастья, как птица для полета.» Фраза сорвалась с языка и не затерялась. Нашлись, кому подхватить, а, подхватив, превратили в лозунг. Все правильно. Надо брать у природы силой, что не дается добровольно! А уж слова про счастье каждому придутся по душе. Потому что легко и красиво. Хоть и неправда. Уже только потому, что полет для птицы — дело обычное, можно сказать, заурядное, в то время как человеческое счастье всегда сиюминутно и всегда по сути своей редкость. Если уж прибегать к птичьим аналогиям, то правильнее поминать петуха или курицу. Вот у них полет и впрямь случается не каждый день. Однако поставь вместо птицы курицу — и звучание пропадет, смысл поблекнет…