Время Полицая
Шрифт:
– …Что?
– Ничего.
Пока он парил мозги буфетчице, Настя, от греха подальше, решила избавиться от странного незнакомца: взяла ранец и поднялась из-за стола.
– Э, ты куда?!
– Подскочив со стула, Вадик схватил ее за руку: - Ну-ка, сядь!
– Отпусти меня!
– Ни за что. Теперь ты никуда не уйдешь. Ты слишком дорого мне досталась, любовь моя.
– Никакая я тебе не любовь. Отпусти!
– Тс-с-с-с!
– Он улыбнулся, положив палец на губы. – Садись!
– Зачем?
– Я еще не все рассказал.
– Не понимаю, что тебе от меня надо, если сумка уже…
– Любви, подснежник. Несколько минут любви и понимания.
– Несколько минут?
–
– Хорошо, - согласилась Настя.
– Пять минут.
Она вернулась на стул.
– Пожалуйста, сиди спокойно, - попросил Вадим, запросто вынув из-за пояса револьвер. Пушка легла на стол между ним и девушкой: - Это же не трудно?
– Хочешь, чтобы я обратилась в милицию?
– Думаешь, они тебе поверят? Менты реагируют на трупы, Настена. Дела сердечные не для милиции. Найдут покойника с пробитой репой - заведут дело, не найдут – будут его ждать.
– У меня есть друзья.
– А что, им жить надоело, да?
– Вадим весело улыбнулся и убрал оружие на место под ремнем.
– Нет у тебя друзей, Настена, я же знаю. Поэтому будь цыпой, не огорчай тех, кто тебя любит. У нас ведь с тобой одна такая узенькая дорожка... – Он неторопливо провел ногтем по крышке стола узенькую дорожку: - У тебя и у меня. Сейчас с нее спрыгнуть - один хрен, что броситься вниз с десятого этажа. Мы спали вместе, понимаешь? На Композиторов у нас такая классная немецкая кровать – cупep! – зеленая, мягкая, большая, о, как мы были счастливы! Я не собираюсь лишать нас обоих этого счастья. Но ты же сама видишь, какая у нас жиденькая дорожка.
– Если не будешь классной девчонкой, моей невестой, не сделаешь того, о чем я тебя попрошу ради твоего же блага... Даже не знаю, как это сказать...
– Вадик озадаченно уставился на свой указательный палец, прочертивший линию вдоль стола.
– Клянусь, причинять боль, убивать, там, наносить любые телесные повреждения собственной жене - не мое. В натуре я гуманист. Будет страшной несправедливостью по отношению ко мне, если ты меня вынудишь сделать что-нибудь этакое. Поэтому давай даже не будем обсуждать. Поговорим лучше о приятном.
– Поговорим, - неуверенно кивнула Настя.
Вадим достал два железнодорожных билета и положил их на место, по которому проходила "узенькая дорожка":
– Сегодня мы уезжаем в Таллинн.
– Этого только не хватало!
– Настя закатила глаза.
– С какой стати?
– Это мой приятный сюрприз. Уверен, ты его оценишь. Таллинн - сказочное место. Почти Италия, только хлопот меньше: визы оформлять не надо, вечером сел в поезд - утром уже там. Тебе понравится. Ты влюбишься в Таллиннские улочки, я гарантирую, они имеют совсем другое измерение. Прикинь: на каждом перекрестке стоят гномы. Я покажу тебе Пириту, Ранну. Ратушную площадь, уличных музыкантов. Ни одной вонючей машины в центре города, - обещаю - тишина, покой. А потом мы сходим в Нигулисте, любовь моя, это такой костел, в котором всегда холодно и красиво. Ты поднимаешь взгляд, и лучи холодного света падают на тебя вместе с музыкой. Обалдеть!
Вадим замолчал. Настя выглядела обалдевшей.
– Поверь, я никого не любил так, как тебя, - выдержав драматичную паузу, подвел черту Вадик.
– Это все, что ты хотел сказать?
– спросила Настя.
– Пока да.
– Несколько минут внимания закончились? Я могу идти?
– Попробуй, - разрешил Вадим.
Настя поднялась и пошла к выходу. Он последовал за ней в коридор. Но догонять не стал - вытащил пушку и прицелился в розовый дутик, исчезающий в темноте коридора.
– Ну и катись, - проворчал он, когда Настя скрылась за поворотом.
Вадим спрятал револьвер и вернулся в буфет. Очередь у стойки рассосалась. Он взял двойной кофе и неторопливо
Пятнадцать минут спустя он вышел из Университета. Темнело. Через дорогу перебежала фигурка на каблуках: в белых джинсах и розовом дутике. Настя шла к нему.
– Надумала?
– На лице Вадима мелькнула улыбка победителя.
Настя остановилась в двух метрах:
– И с какой только радости я тебе верю?
– Я же объяснил, у тебя и у меня - одна узенькая дорожка. Мы нужны друг другу.
– Не знаю, на фиг ты мне нужен, но я, кажется, еду.
– Знаешь, я почему-то в этом не сомневался.
– Потому что ты больной, - вздохнула Настя, - просто больной.
– Если б я сомневался, я б тебя убил, любовь моя, просто убил.
Они поймали тачку и покатили к Витебскому Вокзалу.
16
4 декабря, 1991.
За ночь, проведенную в поезде Ленинград - Таллинн, Вадим не сомкнул глаз. Он смотрел на спавшую Настю и думал о том, что только любовь в этом непредсказуемом мире имеет реальную силу и что даже во сне вокруг лица его подснежника с русыми лепестками живет едва уловимая матовая дымка - собственность немногих близоруких созданий прекрасного пола в нежном возрасте, сохраняющая рассеянное очарование девства. В этой дымке были заколдованы потертые джинсы, потресканные кроссовки и лохматый свитер, который Насте связала мать на пятнадцатилетие и в котором она была, когда он впервые ее увидел; от нее веяло теплым домом возле спящего под снегом синеглавого собора, белыми подушками из хрустальной комнаты невесты, толстыми тетрадями с ее стола и даже усердным Гошей - черепашкой Насти, - часами подпирающего дверь ее комнаты...
На земле лишь три стихии позволяют смотреть на себя бесконечно долго: огонь, вода и небо. И вот, когда к ним примыкает четвертая - представитель рода человеческого - ты уже расписался в любви. Той ночью Вадим видел Настю такой, какой ее видел Создатель: не от человеков - от стихии. А в стихию либо с головой, либо не ногой: в небе человек растворится, в воде захлебнется, в огне сгорит...
Он понял, что никогда раньше не смотрел столь долго - ни на кого. Его цветок возродился из небытия, и цена ему была вечность.
Таллинн встретив их легким морозом, полным безветрием и тишиной. Перед тем, как кинуть якорь в гостинице, Вадим полтора часа водил Настю по городу. После спертого воздуха вагона колючий аромат эстонской столицы действовал как газированная вода, а немая утренняя благодать глушила звуки подошв на мостовых из старинного камня до шепота, словно ты во дворе своего дома. Не искушая провидение, Вадим старательно огибал стороной все знакомые места и закоулки: навестить отцовскую квартиру или Пеликан и наткнуться там на незнакомых людей означало положить конец празднику. Настя казалась вполне счастливой и довольной тем, что согласилась на эту необычную поездку.
Они неторопливо бродили по лабиринтам эстонских улиц, заглядывали в магазины и покупали разные безделушки. Они сидели в маленьком кафе, ели пирожное - одно большое пирожное на двоих, - смеялись и смотрели через окно, как серое утро уступает территорию дневному свету, как восходит из красной колыбели холодный солнечный диск, как желтый цвет вытесняет из кривых улочек длинные, острые тени домов и до ослепительного блеска шлифует высокие шпили местных соборов.
Наконец, они облюбовали двухэтажную гостиницу на Тоомкооли, где роль портье выполнял хозяин, а в фойе мило стояла разукрашенная елка. Под этой елкой расположились несколько смешных гномов из пенопласта. Повсюду висели разноцветные надувные шары. Эстония заблаговременно готовилась к Рождеству.