Время созидать
Шрифт:
Но вот в мыслях прояснилось. Туман исчез, хоть и болела голова, да что там – все тело болело! Его как будто по камням волоком протащили.
Арон шевельнул рукой. Вроде не сломана. Вторая рука тоже слушалась его; и Арон попробовал подняться. С третьей попытки вышло, и он пополз.
Под руками была не земля, а очень гладкие квадратные плиты. Справа и слева он мог нащупать только пустоту, и место, кажется, было очень высоким: звуки терялись где-то далеко впереди.
Арон не мог сказать, куда он полз: просто куда-то вперед. Мысли не задерживались в голове, и цеплялся только образ факела, который освещал дорогу ровно на один шаг. Где это было?
Что-то слабо содрогнулось под ладонями, и почти сразу же грянул вверху гром. Арон остановился – земля словно вздыхала, ей было страшно, очень страшно. За шиворот стали сыпаться комья и мелкие камешки. Запах гнилых яблок и гари сшибал с ног. Арона стошнило. Ему стало чуть легче.
И тогда Арон наконец смог зажечь на ладони маленький, слабый огонек. Огонек осветил плиты на полу – и ничего больше.
Где же он?
Это было логово каких-то сил. Арон ощущал их кожей, каждым волоском, вставшим дыбом. Они наваливались сверху, сбоку, спереди и сзади, они вдавливали его в землю, чтобы нельзя было поднять головы, и тут-то Арон все и понял. И понял, что больше никогда он отсюда не выберется. Он будет ползать тут, пока не умрет от жажды, и никто не узнает, где он умер. А потом его засыплет земля, потому что здесь, именно в этом месте, начнется землетрясение, и ни города больше не будет, ни порта, ничего… Как в рассказах мамы о разрушенном Ларте…
Мамы не будет тоже. И Саадара. У него не хватит ни сил, ни знаний, чтобы это остановить – все будет как в том страшном сне, где он летел на вороньих крыльях…
Арон заплакал в темноте. Заплакал от страха и бессилия, и от жалости к себе. Но он все продолжал ползти, даже когда огонек перестал светить ему, просто знал, что если остановится, то больше никогда не встанет, врастет в эту гору, сделается ее костями…
Костями.
Вот что нужно: стать костями этой земли. Тогда с ней ничего не случится, и с городом, и все будут целы… Только тогда он не станет моряком, не сможет уплыть на острова, где добывают котиков, не увидит новых земель, и никто никогда не вспомнит его имени. Арон сжал зубы. Почему он? Разве не должен вместо него быть кто-то умный, сильный, взрослый, кто не испугается темноты и их, кто не будет ползать, как червяк, кто просто скажет слово, сделает жест – и все станет хорошо, и дыра закроется, разбитое сделается целым?..
Надо найти кого-нибудь…
Эта мысль немного ободрила Арона. Выбраться! А остальное – потом. О чем он сейчас думал?.. Найти выход, вот о чем.
Время тянулось бесконечно. И когда Арон решил, что выхода из этого подземелья никакого нет, гладкие плиты под ладонями превратились в острые мелкие камешки, и он услышал плеск воды.
Он чуть не свалился в маленькое подземное озеро. Долго пил, радуясь, что от жажды все-таки не умрет. И смог наконец создать огонек побольше и посильнее: свет выхватил и озерцо, и огромное пустое пространство перед ним, а потом Арон увидел, что из озерца вытекает ручей и уходит куда-то вглубь, в пещеру.
Если пойти вдоль ручья – сможет ли он выбраться?
Арон совершенно не представлял, насколько широк тоннель, разветвляется ли он на другие потоки и куда может вывести. Но это – лучше, чем плутать по подземельям! Арон собрал остатки сил и встал, держась за стенку. Ручей весело бормотал под ногами, доходя до щиколоток. Ему приходилось двигаться очень медленно и осторожно, постоянно ощупывая пальцами влажные стены, но пещера
Несколько раз огонек угасал. Тогда Арон останавливался и пил, чтобы наполнить желудок. И все-таки съел двух или трех слизней, правда, от этого его почти сразу стошнило.
Дно стало понижаться, и Арон все глубже и глубже опускался в воду. Ручей превратился в небольшую подземную речку. Что если пещера наполнится водой на сотни, многие сотни шагов, так, что не вздохнуть, не выплыть?
Впереди, в каком-то, верно, узком месте, шумела вода.
Течение било Арона в спину, подгоняя, подталкивая к этой черной дыре впереди… Там мог быть обрыв, водопад! Страх тянул к Арону лапы, обнимал за шею и звал заглянуть вглубь.
Пойти назад? Искать выход в другом месте? Арон долго стоял, пока не закоченел совершенно, а потом набрал в легкие побольше воздуха и опустился с головой в толщу воды.
Течение сбивало с ног, и Арон поплыл вперед, хватаясь за острые выступы в стене. Шаг, пять, еще четыре, десять… Голову сдавило водой. Дышать. Арон рванулся вверх, в непроглядную тьму – воздуха не хватало. Там, у потолка пещеры – воздушная подушка, повезло…
Волшебный огонек осветил уходящую вперед глухую стену – коридор сужался книзу, но вода не застаивалась – значит, выход есть. Еще один глубокий вдох – и снова ко дну, идти, считать шаги и не захлебнуться…
Два, пять, семь.
Напор резко усилился, стены под руками разошлись вширь, пропали, и вода с ревом бросила Арона на каменистое дно. Сверху и справа, из провала, сочился неуверенный утренний свет.
Арон выполз на берег, сбивая колени, лег на спину. Радоваться спасению не было сил.
20
– Ты когда-нибудь стреляла из этого?
Саадар выложил на стол сверток из мягкой кожи, откинул край: в слабом свете свечи блеснул металл.
Два длинных кинжала и два пистолета. Тильда взяла один, примеривая к руке – тяжелый, рукоятка отполирована множеством касаний.
Серьезность происходящего была такой же тяжелой, как оружие в руке. И стало на миг страшно – но всего лишь на миг.
Не колеблясь, Тильда ответила:
– Да.
Саадар смотрел ей в глаза, и сейчас Тильда очень ясно осознала, что он – солдат. Он искал в ней страх, сомнения, неуверенность – ведь испугайся она от неожиданности, промедли – и дело может обернуться очень, очень скверно на темных улицах ночного Сорфадоса.
Справишься? – спрашивал он молча.
Справлюсь.
– Тильда. – Саадар накрыл ее руку своей. – Это опасно. Я сам его найду, тебе вовсе не…
– Обязательно. Обязательно! – Тильда шептала, хотя хотела кричать.
– Хорошо, хорошо, – забормотал Саадар. – Тебя ведь разве отговоришь!
Тильда только кивнула.
Удержать сына в доме было невозможно, да Тильда и не пыталась. Но Арона не было и утром, когда он ушел на занятия с Гидеоном, и днем, когда он обычно прибегал за обедом. Тильда не обеспокоилась – Гидеон мог надолго засадить сына за хардийскую грамматику. Арон обещал, что вернется, как только часы на ратуше пробьют семь и начнет темнеть – и его все еще не было, хотя уже стали зажигать фонари!