Время созидать
Шрифт:
Он уже знал, что огромные плиты земли под ним приходят в движение. Чтобы остановить их, нужна большая сила: такая, как у него.
Арон схватил обмякшую девчонку за горло. Она уже не сопротивлялась, висела в руках, как мешок, и Арону ничего не стоило…
Я должен убить ее, напомнил он себе. Это как свернуть голову гусю. Или курице.
Сгусток света, что он создал, был таким ярким, что видно было далеко. Девчонка в руках – грязная, в разорванном платье, и у него – власть, власть над ее жизнью…
Власть кружила голову. Накатывала мощной волной, ударяя в грудь. Кто-то все твердил свое в темноте, рядом, и Арон снова схватился за шею девчонки. Встряхнул, чтобы она очнулась. Она должна видеть. Это были холодные мысли, чужие мысли.
«Закончи, – ударило в уши нетерпеливое. – Закончи!»
Земля под ногами начала медленно оседать, сыпаться, пошла трещинами, вздувалась, плясала. Надо торопиться!
«Сопляк!»
В груди все налилось злостью и огнем.
«Стань мной, стань сильнее! Убей!»
Арон сжал зубы. Раскинул руки для заклинания, того самого, что произносил на чердаке. Что-то черное, чернее, чем мрак подземелья, мелькнуло рядом.
– Возьми меня. Но не девчонку, – сказал Арон. – Если я тебе так уж нужен.
И туман вдруг ушел. В голове прояснилось, но вернулась и боль. Арон переломился пополам, держа одной рукой девчонку. Он возьмет только ее силы – не жизнь. У нее немного сил, но этого хватит, чтобы слова заклинания подействовали. Ее силы – тонкая лента, и Арон вбирал ее в себя.
Стало легче.
И наконец он увидел его целиком – провал на ту сторону, огромную черную воронку без дна.
Ее надо было закрыть. Сдвинуть огромный пласт породы, сомкнуть, как челюсти, запечатать. Его снова выворачивало наизнанку, обжигало, сердце билось так сильно, что невозможно было думать. Но думать надо. Огромная сила шла на него, и Арон выпрямился, пораженный вдруг озарением.
Он раскинул руки, принимая в себя закручивающуюся в воронку тьму, и сказал уверенно:
– Я – это ты.
Это был не Безликий – это был он сам. И ему надо было заканчивать начатое.
Арон снова поднял руки. Земля повиновалась тяжело, очень неохотно. Тогда Арон опустился на колени, упершись ладонями в острые камешки, и зашептал горячо:
– Прошу, закрой свою рану! Исцелись!
Потом он вовсе лег, прижавшись щекой к мокрым комьям земли.
– Исцелись! – шептал он, отдавая земле всю силу, которую имел. Он гладил ее, чтобы успокоить, как гладил когда-то лошадей или собак, умолял, просил, чтобы она исцелила саму себя.
И земля внимала его просьбам и мольбам. Что-то дрогнуло, и под пальцами заходили ходуном камни, тогда Арон оттащил девчонку, как мог, подальше, и смотрел, как проседает над пещерой земля, и как она вваливается внутрь, а края воронки – смыкаются. Наконец края сошлись, чмокнула глина, и дыра на ту сторону была
Это усилие выпило из него все, до самого донышка, и Арон просто сидел в огромной луже, поддерживая голову девчонки, чтобы она не захлебнулась. Сил куда-то идти у него не было.
А еще – он знал это! – у него больше не было магии.
Арон, может быть, и заплакал бы, но он просто сидел, тихо раскачиваясь, пока не закончился дождь и за холмами не показалось светлое рассветное небо. Потом кое-как встал, помогая девчонке, и потащился вперед.
23
Солнечный луч огладил Арона по щеке – горячий, живой. Он просвечивал красным через веки, щекотал нос, и Арон попробовал от него отвернуться – но уснуть снова солнечный луч ему не дал, будил с настойчивостью: ну же, вставай, сегодня прекрасный день!
Арон улыбнулся, попытавшись поглубже зарыться в одеяло, потом и вовсе натянул одеяло на голову. И надо же, чтобы такой ужас приснился – Безликий, темные земляные узкие норы, чужая какая-то страна! Вот уж он во сне страху-то натерпелся. И хорошо, что он дома, в своей комнате, и сейчас Эрин придет поднимать его в школу, а мама за завтраком непременно будет недовольна тем, как он выучил урок. А потом они поспорят из-за Последнего Императора, и мама будет защищать Республику и громить в своих доводах любые попытки доказать, что хороша только власть единого государя.
Арон открыл глаза, и солнечный свет залил все вокруг – всю комнату, весь мир! Утро прозрачное, как хрусталь, свежее, полное жизни. В такое утро надо бежать – неважно куда, лишь бы бежать!
Он решительно откинул одеяло и сел в кровати. Сразу же под ребра от резкого движения воткнулась боль, туго сдавило грудь – Арон пощупал под рубашкой: повязка.
Он снова лег, рассматривая беленый потолок и толстые балки, изучая квадратные черно-белые плитки на полу и синие – по низу стены, широкий стол, два табурета и полки – комната, совсем не похожая на его спальню в Даррее. Значит, все-таки «Синяя чайка» сном не была. И тот домишко на нир-Наили ему не приснился, и… Безликий, выходит, тоже?..
Солнце полосой лежало на стене, и из окна было слышно, как кричат что-то люди на улицах, кто-то весело поет, кто-то ругается, лают собаки. В такое утро не поверить, что есть чужая и опасная сила, что тянет к себе, как тянет магнит железные стружки.
– Проснулся. – Он услышал мамин голос откуда-то с другого конца комнаты, повернул голову – мама стояла на пороге в рабочей одежде, даже не сняла передник, пестрый от пятен краски.
Подошла – от нее пахло известью и миндалем – и присела на краешек узкой кровати, отогнув уголок простыни.