Время созидать
Шрифт:
Саадар сунул ему под нос кулак.
– Понюхай, а потом подумай и скажи, дружочек, – неожиданно ласковый тон звучал угрожающе. – И вспомни заодно, как я твою тощую задницу прикрыл. Помнишь?
Человек помотал головой, пожевал губами, словно пробуя свои слова на вкус, потом выплюнул их с явным нежеланием говорить хоть что-то:
– Не видал такого! Если бы попался к кому из наших, я бы знал.
Саадар выпустил его, и мужчина поскорее отскочил подальше.
– Если ты, гнида, соврал… Может, пока ты тут надираешься, мальчишку
Тильда вздрогнула, едва удержалась, чтобы не закричать на этого человека.
Посыпались заверения в правдивости сведений. А Тильда с ужасом и отчаянием осознавала, что в этой клоаке, в этой дыре любому человеку затеряться ничего не стоит. Как бы ни утверждал Саадар, что знает эти места – он был не местным, он был олицетворением власти – и его здесь ненавидели.
Но повернуть коня и уехать ближе к тем улицам, где горят фонари, она не могла.
Долгая вспышка молнии осветила улицу. И почти сразу же с неба тяжело рухнул дождь.
Ее конь нервно прянул в сторону, и Тильда едва удержала его.
– Может, он где-то в другом месте? – тихо сказал Саадар – его голос почти поглотил гром.
– Не знаю! – выкрикнула Тильда. – Я ничего не знаю!
Страх бился жилкой у самого горла, беги – не убежишь, страх выскакивал перед ней из каждой подворотни, как выскакивает убийца с ножом.
Оттого она и не заметила сразу, как под копыта коня бросился какой-то человек.
– Видел я мальчишку! Видел! – хрипел он. – Видел, уважаемый ремм! – Человек уцепился за стремя, потянул его на себя, и конь заволновался, стал переступать ногами и фыркать.
– Говори же!
– Во-он там. – Человек указал куда-то в сторону. И только лишь Тильда вгзлянула туда, он вцепился в ее ногу – едва ли не зубами, попытался стащить башмак. Тильда едва успела схватиться за луку седла, иначе ее стянули бы в липкую жижу, и, сама того не ожидая, пнула бродягу в лицо.
Человек взвыл и еще злее вцепился в нее. Конь прянул в сторону, напугавшись, и на этот раз удержать его она не сумела. Поводья выскользнули из рук, и Тильда поняла, что падает набок. Лишь бы не под копыта, мелькнула мысль, и невероятным усилием Тильда развернулась так, чтобы упасть в глубокую мягкую грязь.
Конь понесся куда-то вперед, не задев ее.
Позади прогремел выстрел.
Очнулась Тильда уже на земле, дождь молотил по лицу, а над ней склонился Саадар.
– Ты как?
– Вроде ничего не сломала. – Тильда пошевелила рукой.
– Пойдем. – Саадар помог ей подняться. Тильда краем глаза заметила в свете факела кучу тряпья, бывшую недавно напавшим на нее человеком.
– Ты что, убил его?..
– Возможно, – резко ответил Саадар. В обеих руках он держал поводья лошадей. – Что же ты?.. А, ладно, давай отсюда убираться. А то набегут всякие… Хорошо, что дождь.
Саадар силой заставил ее надеть собственный сухой плащ.
Дождь только набирал силу. Утроба молчала, черная, ни единого огонька. Одежда вся вымокла
Бесполезный теперь пистолет мешался, и хотелось его выбросить. Ничем не помогла ей эта железка! Да и чем она поможет, когда рука того, кого ты любишь, выскальзывает из твоей, и вы мгновенно теряетесь в толпе, которая наступает, все наступает…
Отсветы фонаря едва доставали до мокрых стен хижин, кто-то шипел на них из углов, откуда-то звучала брань. И это завораживало, не отпускало, как завораживает вид дохлого зверя, в котором копошатся черви, когда и хочешь отнять взгляд, а не можешь.
– Мы найдем его, – услышала она сзади.
Конечно, найдем, но в каком виде?..
Узкие улицы Утробы остались позади, и они выехали на пустой в этот час Большой проспект. Отсюда открывался вид на освещенный факелами императорский дворец. Улицы, улицы, улицы. Знакомые и незнакомые, узкие, широкие, горбатые и прямые – были бесконечным лабиринтом. И скоро Тильда совсем перестала понимать, куда они едут, лишь мысль билась в голове: найди! Ему плохо! Найди его!
Ее мутило и бросало в жар.
Ночь перешла в сиреневые сумерки, побледнев и окрасившись алым с самого края неба. Ветер стучал ветвями деревьев, кидал в лицо ядовитые цветы олеандров, невесть откуда принесенные.
Сил уже не было.
– Мы возвращаемся? – Тильда не сразу заметила, что они свернули на нир-Тинно.
– Ты не держишься в седле. И наверняка простудилась, – скупые слова падали каплями дождя в раскаленную почву пустыни.
Слез, чтобы плакать, тоже не было.
– Я разузнаю днем все, – проговорил Саадар более ласковым тоном. – А ты и себя угробишь так, и сына не спасешь.
Пришлось согласиться.
У стены их дома сидел какой-то бродяга. Он сжался в клубок в поисках тепла и защиты, и сердце вдруг полоснуло болью, и острым же, как эта боль, предчувствием. Тильда спешилась и бросилась к нему.
Ноги подогнулись, став словно тряпочными. Арон сидел у стены, обнимая себя за плечи.
– Арон… Ты… Арон… – шептала она, не веря. Это бред, это сон, это иллюзия!
Это был ее сын. Грязный, одежда висела лохмотьями, но это был ее сын! И он никак не хотел очнуться. Не мог очнуться! Ему было плохо.
Саадар мгновенно все понял:
– Найду целителя. – Он вскочил в седло легко, словно взлетел, и только дробно застучали копыта по брусчатке, рассыпаясь эхом в утренней тишине.
Дождь не прекращался.
– Мама, – услышала она вдруг тихое. Арон глядел на нее мутным взглядом цвета крыжовника, потом уголки губ чуть приподнялись в улыбке.
И он закрыл глаза.
21
Все же он опоздал.
Арон знал это твердо, как знал, когда в Даррее не успевал к началу урока, и дверь класса захлопывалась перед его носом. Он так бежал! – и все равно не успел.