Время созидать
Шрифт:
– А они бывают? – Саадар сделал вид, что очень удивлен. – И что же, с картинками?..
– Разумеется! С самыми подробными иллюстрациями.
– Что же, так ты читала такие… книги?
Тильда ответила без смущения:
– Я читала научные трактаты.
– Об этом даже – как их? – трактаты пишут?..
Тильда тихо рассмеялась, оглянувшись на сына, который спал как ни в чем не бывало. Девушки, когда им шестнадцать, обыкновенно зачитываются поэмами о любви и фривольными стихами Вито Ация, мрачными сочинениями Рэн Нигон и «Наукой любить», где даны подробнейшие
– Я скучный человек, Саадар. Когда мне было шестнадцать, я читала трактаты по математике Файн Горо и мечтала заполучить «Десять книг об архитектуре» Ремедио Атани. Я ведь совсем ничего не понимаю в… любви. Не понимала никогда. И сейчас понять не могу. Но я не знала, что это так.
– Как же?
– Так хорошо. С тобой хорошо.
Шершавая ладонь огладила плечо. Бок у Саадара теплый, почти горячий. Тильда глубоко вдохнула.
– Ты удивительный человек, знаешь? – прошептала она.
– Ну, рожей своей я тебя знатно удивил в первый раз небось! – Саадар попробовал отшутиться. И вдруг стало неловко – разве они дети? Все эти… Объяснения – это для юных, влюбленных, счастливых людей из пьес, ведь в жизни все решает расчет… Тильда закусила губу. Ей хотелось говорить, хотя словоохотливой и уж тем паче красноречивой она никогда не была. А ведь, как и положено, риторике училась! Зачем ей теперь – сейчас! – знание всех этих поэтических фигур – метафор, сравнений, гипербол – всего этого «золотого плетения словес»!
– Ты… – Саадар накрыл ее ладонь своей. – Знаешь, я бы ведь там, в Даррее, и не позволил бы себе ничего. Если бы не пожар.
Тильда чуть сжала его пальцы.
– Я знаю. Никто бы не позволил… Спасибо за… за терпение.
Он не ответил – просто наклонился и поцеловал в губы, и поцелуй закружил голову.
– Я же, знаешь, когда увидел тебя, тогда еще, когда ты этого… Каффи распекала, я подумал – вот ведь баба. Яйца у нее о-го-го. Лучше не связываться – нахер пошлет как нечего делать. Прости уж, что так грубо.
Тильда рассмеялась.
– А потом в мастерской тебя увидел. И втрескался, все. Как мальчишка дурной. Ты такая красивая была… за работой. И работу твою помню. И то, как ты хромала к этой домине своей. Я ведь тоже в таких разговорах-то не силен. Только вот что думаю. Что женщины? Они только взять что-то хотели – деньги там, помощь мою. Мне-то не жалко. Но ты совсем другая. Ты брать не умеешь, а отдаешь с избытком.
– Но ведь у меня ничего нет.
– Есть! Вон сколько всего ты придумала и придумаешь еще, сколько знаешь.
Они немного помолчали.
– Я же не дурак. Я понимаю, тебе не под старой лодкой жить охота. Это я могу так жить, я привык. Я же все время себе говорил: ну и куда ты со своим рылом, помоги да отваливай, не светит тебе тут ничего! Госпожа побарахтается да выплывет, а ты как бродягой всю жизнь был, так и помрешь бродягой – без дома, без семьи. Знаешь, сколько я всякой дряни видел? Знаешь, конечно. Утонуть можно. Люди копят в себе злобу, а потом воюют. Я и сам такой был по молодости-то. А как насмотришься на вот это все, так и любить хочется – сильнее!
Тильда
А потом ее затопила бесконечная благодарность и гордость оттого, что он не оттолкнул, позволил прикоснуться к своим печалям и радостям, мечтам и разочарованиям, к прожитому, ушедшему.
– Ты – потрясающий, – утвердительно сказала она. – Невероятный. Ты столько понимаешь. Знаешь. Чувствуешь. Я люблю тебя, слышишь? И попробуй только сказать, что не достоин.
Вот она и сказала – и ждала, замерев, ответа.
– Как думаешь, Маллар видит нас?.. – зачем-то спросил невпопад Саадар.
Этот вопрос показался Тильде неожиданным и странным, сбил с толку. И важным для него: было что-то еще, за словами, несказанное.
Тильда вдруг увидела, что Саадар нарисовал на песке неровный круг. Конечно! Она взяла палочку и прочертила внутри линию – круг стал похожим на кошачий глаз.
– Думаю, видит, – ответила она серьезно.
Раньше адрийцы верили, что Многоликий – везде и во всем: в каждом камне и каждой травинке, в каждой песчинке на берегу, в каждом цветке. В каждом человеке. И не нужны священники и храмы, чтобы говорить с богом.
– Тогда он видит, что я хочу принести клятву. Жаль только, у меня нет браслета, чтобы надеть его на твою руку. Но я обязательно достану!
Тильда провела кончиками пальцев по его широкой ладони, лежащей на колене. Ладонь дрогнула, раскрылась. Саадар ласково сжал ее пальцы.
– Я готова, – сказала она просто.
Слова клятвы она почти не помнила – эти слова стали пеплом и землей. Пеплом и землей стало и прошлое, оно пропадало, уходило и наконец-то – перестало ее терзать. Пусть все было сейчас по-другому – ни роскошного убранства, ни сладких яств, ни дорогих одежд – но так и должно было быть. И она улыбалась, чувствуя руку Саадара в своей, ловя мимолетные взгляды, наполненные невысказанной нежностью – да и можно ли словами передать все, что вдруг проросло внутри упругими травами, цветами, которые стремятся к солнцу каждым своим лепестком!
– Вот только как я все это Арону объясню… – выдохнула она.
– Арон взрослый. Он уже давно все понял, – улыбнулся Саадар. – Так что, вместе? – Он чуть крепче сжал ее руку.
– Вместе.
И они поклялись Маллару Многоликому, что будут рядом. Рука в руке. До конца.
4
Под утро Арон страшно замерз. Он лежал, закрыв глаза, и терпел – ведь настоящий моряк, каким он намеревался стать, должен сносить любые лишения! – но холодно было так, что постоянно приходилось дышать на пальцы, а уж уснуть снова никогда бы и не вышло. И Арон лежал так, скрючившись, зажмурившись, и сто тысяч минут прошло, а потом еще сто тысяч. Он считал, но постоянно сбивался оттого, что дрожал – аж зубы клацали.