Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
– Вот чего еще хотел сказать тебе, боярин… – Он примолк, вроде колеблясь, стоит ли продолжать.
– Ну, говори уже, если начал, – поторопил инока Ратислав. Сердце его зачастило в предчувствии каких-то важных для него лично известий.
– Были в нашей обители в самом конце осени монахи из угров, подданные короля Белы, – наконец заговорил Прозор. – Принял их и великий князь, но долго с ними не разговаривал, не до того ему было. А у нас в монастыре они гостевали, почитай, целую седмицу, отдыхали, отъедались. Говорил я с ними часто и подолгу. Досталось им их путешествие недешево, прошли они от своего королевства
Прозор снова замолчал, крутя в руках пустой кубок, и на лице его было написано сожаление о затеянном разговоре. Ратьша забрал кубок из рук монаха, наполнил питьем, пододвинул к нему, потребовал:
– Сказывай дальше.
– Так вот, – вздохнув, неохотно продолжил Прозор. – На обратном пути они попались татарскому разъезду и были доставлены в стан предводителя монголов Батыя. Их не обидели. Обогрели, накормили. Сам Батый принял их, долго расспрашивал о том, о сем. Потом, снабдив припасами и дав деревянную пайцзу, отпустил восвояси. Пайцза – это…
– Я знаю, – перебил Ратислав. – Реки далее.
– Знаешь, так ладно, – кивнул монах и отхлебнул из кубка. Потом, видно, окончательно решившись, сказал: – Пока гостевали угры в татарском стане, был к ним приставлен человек. Не из последних в орде, серебряная пайцза висела у него на шее. Вхож был в шатер самого Батыя. Происходил он родом из наших, русских, притом рода не простого, княжеского. Звали его татары нойоном Галибом.
– Что?! – Ратьша аж привстал со своего места. – Ты хочешь сказать…
– Не знаю! – поднял ладони Прозор. – Не знаю… – Он опустил голову, сложил руки на столешнице. Опять помолчал чуток. Потом сказал глухо: – Но посуди сам: имя, возраст подходят, внешность… Я подробно расспросил монахов. Все сходится.
– Так убийца моего отца жив… – раздумчиво протянул Ратислав после долгого молчания. – Не сгинул в степи и находится в стане наших врагов. Наверное, помогает им. Советует… А уж не он ли… – внезапная догадка вспыхнула в сознании Ратьши. – Не он ли надоумил Батыя убить Федора?.. И про жену его, греческую царевну, рассказал?
– Все может быть, – кивнул Прозор. Но тут же спохватился: – Только не наверняка все это. Должен понимать. Может, и не Глеб то вовсе.
– Да нет, – покачал головой Ратьша. – Он это. Чую сердцем.
– А коль и так, – ерзнул на скамье Прозор, – не добраться нам до него в сердце стана татарского. Потому и говорить тебе о нем не больно-то хотел: чего зря душу терзать местью несбыточной.
– Несбыточной? – криво улыбнулся Ратислав. – А вот это поглядим. Не все ж время он в шатре сидит. Куда-то да выезжает по поручению господина своего. Тем паче теперь, когда зорят его отчую землю. Чаю, часто нуждается сейчас Батый в советах и помощи его.
– Что верно, то верно, – согласился Прозор. – Да только в осаде мы, помнишь?
– Осада не вечно длиться будет.
– Это да, – кивнул монах. И добавил совсем тихо: – Вот только чем она кончится…
Глава 25
К полудню хашар закончил выкорчевывать надолбы и начал заваливать рвы в тех местах, где в скором
Сама стена, когда к ней подъехали, произвела удручающее впечатление. Вернее, те ее участки, которые подвергались обстрелу. Заборола третьего яруса, да и вся его верхняя часть, снесены. Бревна и доски усеивали все пространство вокруг этих мест. Бутовка из глины и камней, заполняющая внутренность стенных срубов, разбросанная ударами татарских снарядов, покрывала снег рыжим прахом, издали похожим на кровь. Защитники, которые должны были отражать приступ, скрывались в осадных клетях, которым пока разрушение от снарядов не угрожало. На стене оставались редкие стражи, которые хоронились на необстреливаемых участках.
С собой на стену Ратьша взял только Годеню и Гунчака. Полезли, само собой, туда, куда камни не летели, но поближе к месту будущего приступа, где сейчас работали невольники. Надо было получше рассмотреть, что и как.
Внизу, у подножия вала, царила суета. Невольники, закончив с надолбами, заваливали ров, в основном плотно увязанными вязанками хвороста, которые подтаскивали из-за городни, возведенной в предыдущие сутки. К городне хворост подвозили на татарских большеколесных телегах из леса. Здесь его связывали выжившие женщины и подростки. Ко рву же связки подтаскивали мужики. Несли они сюда и мешки с землей, которую набирали в большой яме, выкопанной неподалеку от города. Мешки не бросали в ров, опорожняли и несли обратно, чтобы наполнить новой порцией земли.
Хоть невольники едва таскали ноги, дело у них благодаря многолюдству спорилось, ров оказался уже завален где-то на треть. Посмотрев вправо-влево, Ратислав увидел: то же самое происходит вдоль всей напольной части стены. Вернее, на участках ее, намеченных осаждающими для приступа.
Обстрел татары и не думали прекращать. Громадные камни продолжали лететь в стену. Вот один из них, пущенный с небольшим недолетом, ударился в землю совсем рядом со рвом, взметнул фонтан снега, перемешанного с землей, подмял под себя двоих невольников, подпрыгнул, пронесся совсем низко, сбивая с ног людей, несущих ко рву вязанки хвороста, ударился в нижнюю часть вала. Потом, растеряв силу, скатился в ров.
Люди не испугались, не шарахнулись в стороны, как можно было ожидать. Они продолжали тащить мешки и вязанки, бросать их в ров и возвращаться обратно. Они были похожи на тени самих себя, которым уже все равно, когда придет смерть – часом раньше или часом позже. Двое попавших под удар камня, покалеченных, но еще живых, без криков и стонов отползли в сторону с основного пути работающих у рва и здесь затихли. Со стен по валу до самого его подножия свисали веревки, сброшенные защитниками города, но невольники не обращали на них никакого внимания. Ратиславу стало страшно: такого он еще ни разу в жизни не видел. Воистину живые мертвецы, выходцы из нави приближали конец его родного города!