Время умирать. Рязань, год 1237

Баранов Николай Александрович

– Вот чего еще хотел сказать тебе, боярин… – Он примолк, вроде колеблясь, стоит ли продолжать.

– Ну, говори уже, если начал, – поторопил инока Ратислав. Сердце его зачастило в предчувствии каких-то важных для него лично известий.

– Были в нашей обители в самом конце осени монахи из угров, подданные короля Белы, – наконец заговорил Прозор. – Принял их и великий князь, но долго с ними не разговаривал, не до того ему было. А у нас в монастыре они гостевали, почитай, целую седмицу, отдыхали, отъедались. Говорил я с ними часто и подолгу. Досталось им их путешествие недешево, прошли они от своего королевства

все поле Дикое. Дошли, почитай, до самого Каменного пояса, до южных его предгорий. Искали там земли предков своих. Знаешь, нет ли, но угры в стародавние времена вышли как раз из тех мест. Говорят, нашли там людей своего языка. Но я сейчас не об том.

Прозор снова замолчал, крутя в руках пустой кубок, и на лице его было написано сожаление о затеянном разговоре. Ратьша забрал кубок из рук монаха, наполнил питьем, пододвинул к нему, потребовал:

– Сказывай дальше.

– Так вот, – вздохнув, неохотно продолжил Прозор. – На обратном пути они попались татарскому разъезду и были доставлены в стан предводителя монголов Батыя. Их не обидели. Обогрели, накормили. Сам Батый принял их, долго расспрашивал о том, о сем. Потом, снабдив припасами и дав деревянную пайцзу, отпустил восвояси. Пайцза – это…

– Я знаю, – перебил Ратислав. – Реки далее.

– Знаешь, так ладно, – кивнул монах и отхлебнул из кубка. Потом, видно, окончательно решившись, сказал: – Пока гостевали угры в татарском стане, был к ним приставлен человек. Не из последних в орде, серебряная пайцза висела у него на шее. Вхож был в шатер самого Батыя. Происходил он родом из наших, русских, притом рода не простого, княжеского. Звали его татары нойоном Галибом.

– Что?! – Ратьша аж привстал со своего места. – Ты хочешь сказать…

– Не знаю! – поднял ладони Прозор. – Не знаю… – Он опустил голову, сложил руки на столешнице. Опять помолчал чуток. Потом сказал глухо: – Но посуди сам: имя, возраст подходят, внешность… Я подробно расспросил монахов. Все сходится.

– Так убийца моего отца жив… – раздумчиво протянул Ратислав после долгого молчания. – Не сгинул в степи и находится в стане наших врагов. Наверное, помогает им. Советует… А уж не он ли… – внезапная догадка вспыхнула в сознании Ратьши. – Не он ли надоумил Батыя убить Федора?.. И про жену его, греческую царевну, рассказал?

– Все может быть, – кивнул Прозор. Но тут же спохватился: – Только не наверняка все это. Должен понимать. Может, и не Глеб то вовсе.

– Да нет, – покачал головой Ратьша. – Он это. Чую сердцем.

– А коль и так, – ерзнул на скамье Прозор, – не добраться нам до него в сердце стана татарского. Потому и говорить тебе о нем не больно-то хотел: чего зря душу терзать местью несбыточной.

– Несбыточной? – криво улыбнулся Ратислав. – А вот это поглядим. Не все ж время он в шатре сидит. Куда-то да выезжает по поручению господина своего. Тем паче теперь, когда зорят его отчую землю. Чаю, часто нуждается сейчас Батый в советах и помощи его.

– Что верно, то верно, – согласился Прозор. – Да только в осаде мы, помнишь?

– Осада не вечно длиться будет.

– Это да, – кивнул монах. И добавил совсем тихо: – Вот только чем она кончится…

Глава 25

К полудню хашар закончил выкорчевывать надолбы и начал заваливать рвы в тех местах, где в скором

времени должен был начаться приступ. Узнав об этом, Ратьша со спутниками снова поехал к напольной стороне города. Поскольку обстрел этого участка начался раньше, то и разрушений здесь было гораздо больше. Камни часто залетали и в сам город. Еще на подъезде к стене стали попадаться разрушенные постройки и проломанные заборы. Несколько обломков известняка – снарядов из пороков – лежали прямо на улице. В бревенчатой мостовой видны были выщерблины от них.

Сама стена, когда к ней подъехали, произвела удручающее впечатление. Вернее, те ее участки, которые подвергались обстрелу. Заборола третьего яруса, да и вся его верхняя часть, снесены. Бревна и доски усеивали все пространство вокруг этих мест. Бутовка из глины и камней, заполняющая внутренность стенных срубов, разбросанная ударами татарских снарядов, покрывала снег рыжим прахом, издали похожим на кровь. Защитники, которые должны были отражать приступ, скрывались в осадных клетях, которым пока разрушение от снарядов не угрожало. На стене оставались редкие стражи, которые хоронились на необстреливаемых участках.

С собой на стену Ратьша взял только Годеню и Гунчака. Полезли, само собой, туда, куда камни не летели, но поближе к месту будущего приступа, где сейчас работали невольники. Надо было получше рассмотреть, что и как.

Внизу, у подножия вала, царила суета. Невольники, закончив с надолбами, заваливали ров, в основном плотно увязанными вязанками хвороста, которые подтаскивали из-за городни, возведенной в предыдущие сутки. К городне хворост подвозили на татарских большеколесных телегах из леса. Здесь его связывали выжившие женщины и подростки. Ко рву же связки подтаскивали мужики. Несли они сюда и мешки с землей, которую набирали в большой яме, выкопанной неподалеку от города. Мешки не бросали в ров, опорожняли и несли обратно, чтобы наполнить новой порцией земли.

Хоть невольники едва таскали ноги, дело у них благодаря многолюдству спорилось, ров оказался уже завален где-то на треть. Посмотрев вправо-влево, Ратислав увидел: то же самое происходит вдоль всей напольной части стены. Вернее, на участках ее, намеченных осаждающими для приступа.

Обстрел татары и не думали прекращать. Громадные камни продолжали лететь в стену. Вот один из них, пущенный с небольшим недолетом, ударился в землю совсем рядом со рвом, взметнул фонтан снега, перемешанного с землей, подмял под себя двоих невольников, подпрыгнул, пронесся совсем низко, сбивая с ног людей, несущих ко рву вязанки хвороста, ударился в нижнюю часть вала. Потом, растеряв силу, скатился в ров.

Люди не испугались, не шарахнулись в стороны, как можно было ожидать. Они продолжали тащить мешки и вязанки, бросать их в ров и возвращаться обратно. Они были похожи на тени самих себя, которым уже все равно, когда придет смерть – часом раньше или часом позже. Двое попавших под удар камня, покалеченных, но еще живых, без криков и стонов отползли в сторону с основного пути работающих у рва и здесь затихли. Со стен по валу до самого его подножия свисали веревки, сброшенные защитниками города, но невольники не обращали на них никакого внимания. Ратиславу стало страшно: такого он еще ни разу в жизни не видел. Воистину живые мертвецы, выходцы из нави приближали конец его родного города!